1. Понятие и правовая природа третейского (арбитражного) соглашения - Страница 2
<1> Новиков Е.Ю. Третейское разбирательство споров, подведомственных судам общей юрисдикции: проблемы нормативного регулирования // Актуальные проблемы гражданского процесса / Под ред. В.А. Мусина. СПб., 2002. С. 195.
Такой же позиции придерживается и М.Ю. Лебедев, который также видит в третейском соглашении черты гражданско-правовой сделки, являющейся основанием возникновения гражданских прав и обязанностей <1>. Еще более прямо по этому поводу высказываются видные ученые-юристы Казахстана Ю.Г. Басин и М.К. Сулейменов. Они пишут о том, что арбитражное соглашение "бесспорно относится к сфере частного права и по своей юридической природе является гражданско-правовым договором, обладая всеми его особенностями: равенство сторон, добровольность заключения, свобода содержания, не противоречащая закону, надлежащая форма, недопустимость внешнего (в том числе государственного) вмешательства" <2>.
<1> См.: Лебедев М.Ю. Правоотношения в сфере третейского судопроизводства // Актуальные проблемы процессуальной цивилистической науки / Отв. ред. Н.В. Кузнецов. Саратов, 2003. С. 146, 147.
<2> Басин Ю.Г., Сулейменов М.К. Третейский суд в Казахстане: проблемы правового регулирования // Материалы международной научно-практической конференции. Астана, 3 февраля 2003 г. / Отв. ред. М.К. Сулейменов. Алматы: КазГЮУ, 2003. С. 15.
Итак, мы повторно приходим к выводу о том, что те проблемы, которые обусловлены необходимостью надлежащей квалификации третейского соглашения, являются составной частью более крупной проблемы - проблемы определения понятия "договор" в широком смысле. В свое время В.П. Мозолин отмечал, что "обобщенного легального понятия договора, годного для всех отраслей права, не существует" <1>. Если развить идею, высказанную В.П. Мозолиным, можно отметить, что и в доктрине отсутствует непротиворечивое, согласованное и единодушно признаваемое учеными юристами обобщенное представление о договоре независимо от того, в какой сфере отношений действует этот правовой инструмент. При этом, если, например, в теории гражданского права обоснование договора разработано, то с общеправовых позиций при выходе за демаркационную линию гражданского права не всегда ясно, какие же черты единят договоры в различных сферах правового регулирования (в различных отраслях права). Нельзя не отметить того, что в юридической литературе предпринимаются попытки дать обобщающее определение понятию договора с позиций общей теории права. При этом исследователи стремятся отвлечься от отраслевой принадлежности использования этого инструмента и сосредоточиться на общих закономерностях и признаках <2>. Такая ситуация, конечно же, отражается как на законотворческом, так и на правоприменительном процессе. В связи с этим, видимо, неслучайна некоторая осторожность российского законодателя, который в Законе о третейских судах, как уже отмечалось, отказался от употребления термина "третейский договор", предпочитая заменить его синонимом "третейское соглашение" - тем синонимом, который свободен от ярко выраженного цивилистического влияния.
<1> Мозолин В.П., Фарнсворт Е.А. Договорное право США и СССР. М., 1988. С. 195.
КонсультантПлюс: примечание.
Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (издание 3-е, стереотипное).
<2> См., например, Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право: Общие положения. М., 1997; Иванов В.В. Общие вопросы теории договора. М., 2000; Корецкий А.Д. Теоретикоправовые основы учения о договоре / Отв. ред. П.П. Баранов. СПб., 2001.
Третейское (арбитражное) соглашение, как отмечается в юридической литературе <1>, является системообразующим элементом института третейского разбирательства и третейского процесса. Отсутствие третейского соглашения препятствует началу арбитражного (третейского) разбирательства. Таким образом, заключение третейского соглашения является исходной точкой третейского процесса и предпосылкой возникновения процессуальных правоотношений между субъектами третейского разбирательства. Особо следует отметить то обстоятельство, что природа третейского соглашения такова, что создает необычную ситуацию, когда частные лица вторгаются в публичную сферу и своим волеизъявлением изменяют публично значимые нормы - те нормы, которые регулируют подведомственность рассмотрения правовых споров (институт публичного права). При этом публичная власть в лице государственных судов устраняется от, казалось бы, монопольного права на разрешение правового спора между частными субъектами гражданского оборота.
<1> См.: Курочкин С.А. Третейское разбирательство гражданских дел в Российской Федерации: теория и практика. М.: Волтерс Клувер, 2007. С. 147.
Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что третейское соглашение генетически является плодом автономных частных воль <1> и, несомненно, несет в себе черты частноправового договора. Вместе с тем оно не укладывается в рамки цивилистических представлений, равно как не может быть объяснено исключительно с позиций "процессуальной теории". Этот частноправовой договор заключает в себе широкий спектр правовых признаков, поскольку порождаемые им эффекты имеют процессуальный характер. При этом дуализм правовой природы третейского соглашения порождает разночтения в его интерпретации.
<1> Уместно в данном случае привести цитату шведского профессора К. Хобера: "...для шведских юристов отправной точкой является договорная природа арбитража, которая в свою очередь проистекает из автономии воли сторон. Любой арбитраж основан на соглашении сторон. Власть арбитров вытекает из соглашения сторон, иначе говоря, арбитры действуют в силу полномочий, предоставленных им сторонами. Поэтому большинство шведских арбитров относятся к сторонам как к хозяевам процесса, которые и контролируют арбитраж" (Хобер К. Деятельность адвоката в международном коммерческом арбитраже в Швеции // Международный коммерческий арбитраж. 2005. N 2. С. 75).
Третейское соглашение порождается в сфере частного права. Пользуясь выражением С.С. Алексеева <1>, можно отметить, что регулирование отношений посредством третейского соглашения является автономным регулированием. То обстоятельство, что третейское соглашение содержит в себе цивилистический термин "соглашение" (или, иначе, "договор"), неизбежно провоцирует исследователей на попытки сопоставить третейское соглашение с гражданско-правовым институтом сделки и ее проявлением - договором. Этот подход имеет глубокие исторические корни.
<1> См.: Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в социалистическом обществе. М., 1966. С. 162.
Один из первых русских исследователей третейского суда - А.И. Вицын отмечал, что "быть посредником в добровольном третейском суде может всякое лицо, имеющее право вступать в обязательство" <1>. Другой дореволюционный исследователь третейского разбирательства В.А. Шенинг писал, что в случае с третейским соглашением речь идет "о договоре, а так как ни один договор, как бы несложен он ни был, немыслим без трех составных частей: 1) субъектов соглашения; 2) объектов его; 3) известной внешней его формы, то и в третейской записи, относительно которой закон в данном направлении никаких изъятий не установил, все три указанных атрибута должны быть в наличности" <2>. Немецкий юрист Ф.К. Савиньи рассматривал решение третейского суда в контексте исследования гражданско-правового обязательства, исполнение которого обеспечивается взиманием штрафа с лица, необоснованно оспаривавшего решение третейского судьи <3>.
<1> Вицын А. Третейский суд по русскому праву. М., 1856. С. 31.
<2> Шенинг В.А. О силе решений третейского суда // Журнал Министерства юстиции. 1896. N 6. С. 70.
<3> См.: Савиньи Ф.К. Обязательственное право / Предисл. В.Ф. Попондопуло. СПб., 2004. С. 165 - 166.
Весьма важным представляется практический аспект проблемы. Это объясняется тем, что вопрос о том, является ли третейское соглашение гражданско-правовой сделкой либо не является таковой, имеет далеко идущие практические правовые последствия. Главное в том, что тот или иной ответ на этот вопрос допускает (или не допускает) возможность применения к квалификации правоотношений, возникающих вследствие заключения третейского соглашения, гражданско- правовых норм, регулирующих сделки и последствия их недействительности.
В современной судебно-арбитражной практике имеют место случаи, когда суды квалифицируют третейское соглашение исключительно как гражданско-правовую сделку, хотя и имеющую определенную специфику, заключающуюся в том, что они влекут процессуальные последствия <1>. При этом опорой судебных актов являются нормы гражданского законодательства, посвященные условиям действительности гражданско-правовых сделок. Так, например, в одном из дел, рассмотренных в порядке надзора, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ признал арбитражное соглашение (оговорку) сторон о передаче спора в третейский суд недействительным со ссылкой на ст. 168 ГК РФ, которая, как известно, устанавливает основания недействительности гражданско-правовых сделок <2>.
<1> В свое время широкое обсуждение этого вопроса получило в контексте одного из дел, рассмотренных в Краснодарском крае (решение Арбитражного суда Краснодарского края от 13 ноября 2000 г. по делу N А32-15365/2000-21/35 // Третейский суд. 2000. N 5. С. 51 - 55; Постановление апелляционной инстанции Краснодарского края от 4 декабря 2000 г. по делу N А32-682/2000-31/22трап-31-18 // Третейский суд. 2000. N 6. С. 16 - 22). Позиция, изложенная в указанных судебных актах, нашла обоснование также в выступлениях идеологов судебноарбитражной практики (Интервью первого заместителя Председателя Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации М.К. Юкова // Законодательство. 2000. N 7; Нешатаева Т.Н., Старженецкий В.В. Третейские и государственные суды. Проблема прав на правосудие // Вестник ВАС РФ. 2000. N 10. С. 85; Переход А.И. Практика рассмотрения кассационных жалоб на определения арбитражного суда о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение решений третейского суда // Третейский суд. 2002. N 1/2. С. 42 - 43).
<2> Постановление Президиума ВАС РФ от 10 апреля 2001 г. N 3515/00.
В практике судов общей юрисдикции также можно найти дела подобного рода. При этом судебная практика судов общей юрисдикции свидетельствует о том, что компетентные государственные суды при квалификации третейского соглашения довольно активно используют соответствующие основания, закрепленные в гражданском законодательстве.
Вопрос о правовой квалификации третейского соглашения проблематичен не только для российских законодателя и правоприменителя. Весьма поучительно шло развитие этой дискуссии в Республике Казахстан. Общеизвестна та борьба, которая шла в Казахстане вокруг легитимации третейских судов, их признания со стороны функционеров юрисдикционной системы государства. Весьма влиятельные силы противостояли укоренению этого инструмента гражданского общества в государстве <1>. Апофеозом неприятия института третейского разбирательства стало Постановление Конституционного Совета Республики Казахстан от 15 февраля 2002 г., в котором третейское соглашение квалифицировалось в качестве гражданско-правового договора о передаче спора на разрешение третейского суда. Однако этот, казалось бы, безобидный силлогизм стал основой для другого, губительного для третейского разбирательства, вывода. Конституционный Совет указал на то, что заключение сторонами гражданско-правового договора о передаче спора на разрешение третейского суда не исключает в последующем возможности рассмотрения данного спора судами судебной системы Республики в порядке, установленном действующим законодательством <2>.
<1> О перипетиях этой борьбы см.: Сулейменов М.К., Басин Ю.Г. Быть или не быть третейскому суду в Казахстане // Юридическая газета. 2001. 25 июля; Басин Ю.Г., Сулейменов М.К. Третейский суд в Казахстане: проблемы правового регулирования; Грешников П.Я. Десять событий, изменивших положение третейских судов в Казахстане; Баймолдина З.Х. Проблемы третейского суда в Казахстане // Третейский суд в Казахстане: проблемы правового регулирования. Материалы международной научно-практической конференции. С. 7 - 20; 66 - 71; 72 - 77.
<2> Басин Ю.Г., Сулейменов М.К. Третейский суд в Казахстане: проблемы правового регулирования // Третейский суд в Казахстане: проблемы правового регулирования. С. 11.
Если вернуться к российскому законодательству, то следует отметить еще одну важную проблему, касающуюся понимания правовой природы третейского соглашения, которая в современной литературе практически не обсуждается. Буквальное прочтение легальных формулировок (Закона о третейских судах, Закона о международном коммерческом арбитраже, который основан на Типовом законе ЮНСИТРАЛ о международном торговом арбитраже) третейского соглашения позволяет сделать вывод о том, что третейским соглашением охватываются лишь отношения между спорящими субъектами.
Третейское соглашение не регулирует отношения, складывающиеся между сторонами спора и третейским судом (третейскими судьями).
Таким образом, современные нормотворцы оставляют в стороне укоренившееся в XIX в. деление третейских договоров на compromissum, понимаемый как договор о третейском суде, и receptum, понимаемый как договор тяжущихся с третейскими судьями.Между тем своего рода интегрированное понимание третейской записи как совокупности compromissum и receptum было зафиксировано в российском Уставе гражданского судопроизводства 1864 г. В соответствии со ст. 1369 Устава "согласие сторон на разбор их дела третейским судом должно быть выражено в третейской записи, которая пишется на простой бумаге и должна быть подписана тяжущимися и всеми избранными третейскими судьями, которые в подписи своей обязаны выразить согласие на принятие этой функции" <1>.
<1> Цит. по: Зайцев А.И., Захарьящева И.Ю., Балашова И.Н., Балашов А.И. Альтернативное разрешение споров: Учебно-методический комплекс. М.: Экзамен, 2007. С. 65.
В исследованиях XIX в., посвященных третейскому суду, также довольно подробно обсуждались вопросы compromissum и receptum <1>.
<1> См.: Волков А.Ф. Торговые третейские суды. СПб.: Типография редакции периодических изданий Министерства финансов, 1913. С. 107 - 133.
Отголоски интегративного понимания третейского соглашения находят свое воплощение и в современных законодательствах. Так, в австрийском арбитражном законодательстве имеются нормы, согласно которым допускается возложение ответственности за причиненный ущерб на арбитраж, который виновно вообще не исполняет или несвоевременно исполняет обязательства, принятые им на себя в силу согласия с назначением (п. 4 § 594 австрийского Гражданского процессуального кодекса) <1>. Налицо своего рода цивилистический подход австрийского законодателя к пониманию третейского суда и третейского соглашения. Из этого вытекают и иные гражданско-правовые последствия, характеризующие взаимоотношения третейского суда и тяжущихся сторон. Так, например, третейский суд (арбитраж) является стороной судебных процессов по тем делам, в которых между истцом и ответчиком возникают споры по вопросам процедуры третейского разбирательства в этом третейском суде <2>.
<1> См.: Хегер С. Комментарий к новому Австрийскому арбитражному законодательству. М., 2006. С. 42 - 44.
<2> Один из таких споров, в котором ответчиком выступил состав арбитража, описан Е.В. Брунцевой (Брунцева Е.В. Международный коммерческий арбитраж. СПб., 2001. С. 288 - 290).
Во Франции гражданско-правовая ответственность арбитров была установлена в результате прецедента, принятого Верховным судом Франции 6 декабря 2005 г. Согласно решению французского кассационного суда арбитры, обязанностью которых было достижение определенного результата, обязаны возместить убытки, понесенные одной из сторон в результате того, что арбитражное решение было отменено <1>.
<1> См.: Харб Ж.-П. Решение Верховного суда Франции об ответственности арбитров // Третейский суд. 2006. N 3 (45). С. 95.
Польский законодатель также установил правило, которое предусматривает ответственность арбитров по возмещению вреда в случае отказа от исполнения своих обязанностей без уважительных причин (ст. 1175 Гражданского процессуального кодекса Польши) <1>.
<1> Тынель А. Новое законодательство в области третейского судопроизводства в Польше // Третейский суд. 2006. N 3 (45). С. 107.
Современный российский законодатель отказался от регулирования, а современная доктрина фактически отказалась от описания взаимоотношений, складывающихся между третейским судом (третейскими судьями), с одной стороны, и лицами, передающими спор на разрешение третейского суда, - с другой. Если быть более точными, отметим, что регулированию и научному анализу подвергаются отношения между третейским судом и тяжущимися в рамках осуществления третейского судопроизводства, т.е. отношения процессуального характера. Но отношения, складывающиеся в процессе заключения третейского соглашения между указанными субъектами, т.е. отношения частноправового характера, остаются вне сферы внимания современных исследователей и современного российского законодателя.
Между тем судебно-арбитражная практика сталкивается с этой проблемой. Так, в решении Арбитражного суда Московской области и Постановлении апелляционной инстанции того же суда по делу N А40-52522/02-25-269 суд, разрешая спор между третейским учреждением и его клиентом, основывает свое решение на квалификации правовой природы третейского соглашения. Главный вывод, к которому приходит арбитражный суд первой инстанции, заключается в том, что соглашение о передаче спора на рассмотрение третейского суда не является гражданско- правовой сделкой. Апелляционная инстанция, поддерживая выводы суда первой инстанции, уточняет, что третейское соглашение не является сделкой, поскольку не направлено на возникновение, изменение или прекращение гражданских прав или обязанностей.Однако, как представляется, приведенные суждения судов первой и апелляционной инстанций имеют характер obiter dicta (попутно сказанное). Для правильного разрешения данного спора не имеет существенного значения квалификация взаимоотношений сторон, заключивших третейское соглашение. В деле спор идет фактически между третейским судом (точнее, организацией, при которой он создан) и лицом, обратившимся за разрешением спора в этот третейский суд. Таким образом, в данном случае необходимо квалифицировать отношения, возникающие между третейским судом и тяжущейся стороной. Возможна ли квалификация этих отношений как отношений договорного характера? Федеральный арбитражный суд Московского округа, рассмотрев дело в кассационном порядке, оставил обжалуемые судебные акты в силе, однако при этом коренным образом изменил мотивировочную часть принятого решения. Окружной суд указал на то, что гражданские права и обязанности не возникают для сторон по этому делу, поскольку взыскание третейского сбора - это "распределение третейским судом расходов, связанных с разрешением спора в третейском суде, и такое распределение не является судебным решением, установившим гражданские права и обязанности". Однако и кассационная инстанция воздержалась от правовой оценки отношений, складывающихся между третейским судом и тяжущимися лицами. Существенным здесь представляется следующий вопрос: можно ли квалифицировать такие отношения как гражданско-правовые и говорить в данном случае о том, что между третейским судом и лицами, обращающимися за разрешением спора к третейскому суду, заключается договор? От ответа на этот вопрос и зависит правильное разрешение спора по публикуемому делу.
На сегодняшний день в литературе, посвященной отечественному третейскому разбирательству, отсутствуют серьезные исследования, в которых бы тщательно разрабатывалась эта проблематика. Равным образом и в законодательстве отсутствуют положения, которые бы давали основу для разрешения споров между третейским судом и его клиентами.
Дискуссии о правовой природе коммерческого арбитража (как международного, так и внутреннего), а также связанного с ним понятия "третейское (арбитражное) соглашение" идут среди ученых-юристов различных государств на протяжении уже более полутора столетий. К настоящему времени оформились четыре основные доктрины, в рамках которых дискутируется вопрос о правовой природе арбитражного разрешения споров: договорная (консенсуальная), процессуальная, смешанная (гибридная) и автономная.
Сторонники договорной теории третейского суда полагают, что третейское разбирательство следует рассматривать в качестве договорно-правового института, целью которого является организация разбирательства и разрешения гражданско-правового спора в соответствии с тем поручением, которое сформулировали стороны, заключившие третейское соглашение. Соглашение о третейском разбирательстве при этом рассматривается в качестве гражданско- правового договора, который заключается равноправными субъектами коммерческого оборота. Стороны соглашения о третейском разбирательстве принимают на себя гражданско-правовое обязательство подчиниться решению, которое принимается третейским судом.
Договорная теория встречает своих критиков. Среди основных аргументов этой критики наиболее весомым, с нашей точки зрения, аргументом является утверждение о том, что договорная теория арбитражного соглашения не учитывает его процессуальных аспектов. Как следствие, высказывается упрек в том, что договорная теория не в полной мере описывает исследуемое явление. Помимо того, весьма сильным аргументом против "чистой" договорной теории является довод о том, что третейское соглашение не порождает возникновения, изменения или прекращения гражданских прав и обязанностей. В свою очередь, это является основанием для вывода о том, что третейское соглашение хотя и является юридическим фактом частного права, но не может быть причислено к юридическим фактам гражданского права.
Вышеизложенные аргументы используются для обоснования правовой природы третейского соглашения в рамках процессуальной теории. Эта теория объясняет третейское (арбитражное) соглашение с позиций государственного правосудия и, соответственно, рассматривает его как предмет регулирования гражданского процессуального права.
В рамках процессуальной теории, с нашей точки зрения, также не могут быть объяснены все аспекты правовой природы третейского (арбитражного) соглашения. Основным является то, что процессуальная теория не объясняет того обстоятельства, что третейское (арбитражное) соглашение суть порождение исключительно волеизъявления заинтересованных сторон, т.е. имеет своими истоками сферу частного права.
Указанные недостатки преодолеваются при помощи аргументов, которые формулируются при помощи теории смешанной правовой природы третейского (арбитражного) соглашения (теория sui generis). В рамках этой теории арбитраж и третейское соглашение квалифицируются как совокупность материально-правовых и процессуально-правовых элементов, в своей неразрывной связи составляющих единый правовой институт. Суть этой теории в признании того, что третейское соглашение, будучи частноправовым договором, влечет процессуальные последствия, которые заключаются в изменении подведомственности разрешения спора, его изъятии из компетенции государственного суда и передаче на рассмотрение коммерческого арбитража. Эта теория является своего рода интегративной по отношению к двум предыдущим, поскольку в ней сделана попытка объединить подходы, сформулированные договорной и процессуальной теорий. Это отразилось и в наименовании этой доктрины (sui generis).
Новейшей теорией, возникшей относительно недавно, стала автономная теория. Эта доктрина возникла как результат отрицания всех вышеуказанных и ставших уже традиционными теорий. Суть автономной теории заключается в том, что третейское соглашение и коммерческий арбитраж рассматриваются как независимые явления, юридическая природа которых объясняется, основываясь на прагматических соображениях быстроты и удобства разрешения споров, возникающих между предпринимателями. В свою очередь, это обстоятельство предопределяет совершенствование и институционализацию процедуры третейского разбирательства, закономерности развития которого диктуются реальными потребностями коммерческого оборота.
С автономной теорией третейского соглашения не следует путать доктрину автономности третейского соглашения. Третейское соглашение обладает одним из свойств, которое привело к возникновению этой доктрины. Суть теории автономности третейского соглашения заключается в том, что оно, хотя и заключается с целью обеспечения защиты прав участников основного материально-правового договора и, как правило, сопровождает такой материально-правовой договор, вместе с тем независимо от этого договора. Одним из важнейших последствий теории автономности третейского соглашения является то обстоятельство, что признание недействительным основного материально-правового договора само по себе не влечет недействительности третейского соглашения.
Вместе с тем в правоприменительной практике имеет место весьма серьезная, с нашей точки зрения, недооценка автономности третейских соглашений. Такая недооценка имеет самое разное выражение.
Так, например, суд кассационной инстанции по одному из дел признал ошибочным вывод суда нижестоящей инстанции о самостоятельном характере третейского соглашения, его независимом характере от основного договора аренды и, как следствие, сделал вывод о необходимости государственной регистрации такого третейского соглашения <1>.
<1> Постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 28 апреля 2005 г. по делу N Ф04- 1127/2005(9355-А27-30).
В юридической науке эта теория сформулирована довольно давно. Ее разработка велась преимущественно силами представителей науки, изучающей правовую природу международного коммерческого арбитража, практики его деятельности, а также практики заключения арбитражных соглашений о передаче споров на рассмотрение международного коммерческого арбитража.
Как уже отмечалось, согласно этой теории третейская оговорка (третейское соглашение) признается независимой от иных условий договора, т.е. от условий материально-правового характера <1>, следствием чего и является правило: недействительность такой сделки сама по себе не влечет недействительность третейской оговорки. Точно так же недействительность третейского соглашения не влечет недействительность основного договора. Таким образом, даже если между сторонами возникает спор относительно договора, который содержит арбитражную оговорку и который является недействительным, он подлежит разрешению третейским судом. Однако в литературе подчеркивается, что не стоит "абсолютизировать независимость арбитражной оговорки, утверждая, что оговорка всегда "переживет" контракт, ибо на оговорку как на соглашение сторон распространяются и общие положения обязательственного права о действительности договоров. Так, если условие(я) недействительности контракта, например вопрос о полномочиях, в равной мере применимо к арбитражной оговорке, последняя также может быть на этом основании признана недействительной. Другое дело, что условия действительности арбитражного соглашения определяются в первую очередь нормами специального законодательства об арбитраже и зачастую могут не совпадать с условиями действительности самого контракта" <2>. Следовательно, при возникновении спора о недействительности основного договора третейский суд в любом случае первоначально будет рассматривать вопрос о действительности третейского соглашения (так называемая доктрина prima facie) и, только признав действительность третейского соглашения, может рассматривать вопрос о недействительности основного договора.
<1> Это правило может иметь и иную интерпретацию: "...закон закрепляет принцип автономии воли сторон в выборе применимого процессуального права с учетом некоторого количества императивных норм... Закон, регулирующий процедуру арбитражного разбирательства, не должен совпадать с материальным правом, регулирующим отношения сторон. Стороны могут подчинить их основной контракт, т.е. суть их прав и обязанностей, и процессуальный закон арбитражного разбирательства двум разным правовым системам" (Ламм К., Спуренберг Ф. Новые подходы к принудительному исполнению иностранных арбитражных решений по Нью-йоркской конвенции // Международный коммерческий арбитраж. 2004. N 2. С. 44).
<2> Костин А.А. Некоторые проблемы международного коммерческого арбитража // Третейский суд. 2000. N 3. С. 54.
Каковы же предпосылки автономизации третейского (арбитражного) соглашения? Приведенное в российских легальных конструкциях определение понятия третейского (арбитражного) соглашения (ст. 2 Закона о третейских судах и ст. 7 Закона о международном коммерческом арбитраже) является рамочным, поскольку носит общий характер и развивается в последующих законоположениях.
Проанализируем ситуацию на примере Закона о третейских судах. Так, например, детализация данного понятия сделана в статье этого Закона. Нормы ст. 2 более развернуто определяют, что может рассматриваться в качестве третейского соглашения. В определении же третейского соглашения, даваемом в упомянутой статье, важное значение имеет тот аспект, что третейское соглашение как исходная точка третейского разбирательства является продуктом волеизъявления самих сторон по спорному материальному правоотношению. Третьи лица, включая публичную власть, не участвуют в формировании этого волеизъявления. Именно это обстоятельство автономизирует процедуру третейского разбирательства, обособляет ее от всех иных факторов, стоящих за пределами соглашения сторон о передаче спора на разрешение третейского суда.
Среди практических последствий автономности третейского соглашения отметим еще одну довольно распространенную в практике ситуацию. Предположим, что сделка, содержащая арбитражное (третейское) соглашение, совершена в ненадлежащей форме или лицом, не имеющим полномочий. При этом уполномоченное лицо в дальнейшем своими действиями по исполнению подтверждает сделку, но не подтверждает третейскую оговорку. В этом случае заключенность основного договора не должна вызывать сомнений, но основания констатировать заключение третейского соглашения также будут налицо. Автономность материально-правового соглашения от третейского соглашения будет проявляться в том, что те действия, которые направлены на рассмотрение спора в третейском суде, не зависят от действий, которые направлены на исполнение по сделке. При этом, как отмечает В.Н. Ануров, "существование третейского соглашения не должно зависеть от разногласий сторон относительно оценки основного договора как состоявшейся сделки. Поскольку третейское соглашение занимает особое место в юридической классификации сделок, действия сторон по заключению третейского соглашения и основного договора имеют различную направленность. Также должны применяться различные критерии при установлении законченности этих двух видов действий" <1>.
<1> Ануров В.Н. Несостоятельность третейского соглашения // Третейский суд. 2007. N 2 (50). С. 96.
Практически значимым последствием автономности третейского (арбитражного) соглашения является и то обстоятельство, что в случае истечения срока действия основного договора (равно как и в случаях иных оснований его прекращения) действие третейского (арбитражного) соглашения не утрачивает своей силы <1>. Споры, которые вытекают из гражданско-правового договора, содержащего третейскую оговорку, подлежат рассмотрению в третейском суде, даже если сам договор утратил свою юридическую силу. Все вышеизложенное справедливо только в том случае, если стороны в договоре не предусмотрели иного, а именно: что с утратой силы основного договора прекращает свое действие и третейское соглашение.
<1> В практике арбитражных судов этот тезис временами подвергается сомнению. По- видимому, это вызвано тем, что доктрина автономности третейского (арбитражного) соглашения не нашла прямого закрепления в законодательстве. Однако практика Высшего Арбитражного Суда РФ в этом вопросе направлена на исправление ошибок нижестоящих инстанций (см. информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 22 декабря 2005 г. N 96 "Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел о признании и приведении в исполнение решений иностранных судов, об оспаривании решений третейских судов и о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение решений третейских судов" (п. 22)).
Практика самих третейских судов и международных коммерческих арбитражей твердо стоит на позиции признания доктрины автономности третейского соглашения <1>. В связи с этим представляется верным прогноз развития третейского разбирательства в этой области: "...судя по всему, попытки ответчиков не допустить арбитражное разбирательство или лишить юридической силы арбитражное решение путем предъявления в российских государственных судах исков о недействительности договоров, в состав которых включены арбитражные соглашения, не имеют положительной перспективы" <2>.
<1> См., например: Немчинов Н.В. Практика третейского суда при Санкт-Петербургской торгово-промышленной палате // Третейский суд. 2004. N 3 (33). С. 111 - 117.
<2> Российский опыт // Международный коммерческий арбитраж. 2005. N 3. С. 5.
Подобного рода практика применения доктрины автономности третейского соглашения укоренилась и в зарубежных государствах. Так, к примеру, в Верховном суде Австрии при рассмотрении конкретных дел подчеркивается, что признание договора недействительным не влечет автоматического признания недействительной арбитражной оговорки (решение от 17 апреля 1996 г.) <1>.
<1> См.: Хегер С. Законодательство Австрии о международном коммерческом арбитраже и перспективы его развития // Третейский суд. 2004. N 2 (32). С. 51.
Современная российская судебно-арбитражная практика на уровне федеральных арбитражных судов округов в целом также основывается на таком же подходе к автономности третейского соглашения и его практическим последствиям <1>. Хотя справедливости ради следует отметить и такие акты, принимаемые кассационными судами, которые противоречат сложившейся практике <2>.
<1> Постановление ФАС Уральского округа от 3 апреля 2003 г. по делу N Ф09-687/03-ГК.
<2> Постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 7 октября 2002 г. по делу N Э- 434/01-Ф02-2956/02-С2.