Спор идеализма и историзма выдвинул на первый план вопрос о происхождении права, о том, как оно возникает и слагается исторически. Презрение к исторически сложившемуся составляет характерную черту старого идеализма XV5II века; идеализация существующего, преклонение перед исторически сложившимся, составляет характерное отличие исторической школы, возникшей в начале XIX столетия. С этим основным различием двух направлений связан целый ряд характерных особенностей того и другого; большинство французских политических писателей-идеалистов XVIII века верили в безграничную силу творчества человека, в его способность пересоздать и обновить на началах разума весь существующий строй; напротив, с точки зрения исторической школы, в первоначальный период ее существования, существующий строй есть необходимый результат закономерного процесса исторического развитии, коего не в состоянии изменить никакое человеческое творчество. Идеализм французских теоретиков естественного права XVIII века был миросозерцанием по существу революционным; напротив того, в творениях корифеев исторической школы нашли себе выражение консервативные тенденции. Вера в вечные, незыблемые нормы естественного права была сопряжена с верой в силу и значение личности как основного двигателя истории, свободного, не связанного условиями места и времени. Ставши в отрицательное отношение к идее естественного права, историческая школа вместе с тем утратила веру в свободное творчество личности, в ее способность пересоздать существующее; с точки зрения исторической школы, человек —не творец, а орудие исторического процесса; проповедь революции, обусловленная верою в силы человеческого разума, у ранних представителей исторической школы сменяется преувеличенным уважением к старине, пассивным отношением к исторически сложившемуся.

В настоящее время никто не разделяет крайностей старой естественной школы; с другой стороны, целый ряд положений старой исторической школы теперь всеми отвергнут, сдан в архив. Тем не менее идея естественного права в видоизмененной форме продолжает волновать умы и оказывать сильное влияние на политику; историзм также, впрочем, в сильно измененном виде, продолжает быть господствующим направлением в современной юриспруденции. Поэтому и вопрос о происхождении права, всегда служивший предметом ожесточенных споров между представителями идеализма и историзма, и в наши дни остается одним из важнейших вопросов философии права; от того или другого его разрешения зависит тот или другой ответ на целый ряд практических вопросов первостепенной важности. От того, как мы смотрим на историю права, зависит прежде всего наше отношение к преданиям прошлого и к окружающей нас действительности, в особенности к действующему праву; от нашего понимания истории зависит всецело, какие требования вообще мы можем предъявлять к праву, как понимаем мы вообще задачу, роль законодателя.

Само собою разумеется, что вопрос о происхождении права в пределах настоящего курса может быть поставлен только в самом общем виде; мы, очевидно, не можем и не должны исследовать здесь возникновение и развитие тех или других конкретных институтов или норм права, так как это составляет задачу не энциклопедии, а всеобщей истории права: в энциклопедии нас должен интересовать только вопрос о том, как вообще возникает право, каковы вообще причины, силы, которые производят право.

При разрешении этого вопроса необходимо так или иначе посчитаться с учением исторической школы, В учении старой исторической школы, коей главным представителями были Гуго, Савиньи, Пухта,21 выразились побуждения двоякого рода, теоретические и практические, причем те и другие носят на себе печать реакции против идей Французской революции. Большинство теоретиков XVIII столетия игнорировали историю; напротив, основатели исторической школы были с самого начала проникнуты сознанием ее важности. Идеи Французской революции были по существу космополитическими: большинство политиков-идеалистов XVIII века игнорировали специфически-национальные потребности и национальные особенности в праве: их идеалом было право, вытекающее из безусловных требований разума, — право, общее всем нациям. Этому революционному космополитизму представители исторической школы противополагают национальный идеал и консервативные практические тенденции.

Это сочетание теоретических мотивов и консервативно-практических тенденций можно проследить уже у родоначальника исторической школы — геттингенского профессора Гуго. Последний учил, что право не есть искусственное изобретение законодателя, что оно не выдумано и не произвольно установлено людьми, а представляет необходимый результат более глубоких исторических причин. Подобно языку и правам, право развивается естественно, само собою; никакой законодатель не в состоянии остановить этот естественный рост права или существенно изменить его направление. Рядом с писаным законодательством существует обычное право, в котором находят выражение веками сложившиеся обычаи и воззрения народа; законодатель, который не захочет считаться с этими вековыми обычаями, бывает обречен на бессилие.

Теоретики естественной школы требовали полного, радикального преобразования действующего права на началах разума: напротив, Гуго учил, что нормальный путь развития права есть естественный рост, а не революция и регламентация сверху; что право развивается само собою, помимо деятельности законодателя. Законодатель, во-первых, не может сломить силу веками сложившихся обычаев, а во-вторых, не должен к этому стремиться, ибо в них он может найти лучшую опору справедливости. Закон бывает полезен или вреден, смотря по тому, согласен ли он с ними или нет. Уже в этих положениях Гуго выразились основные недостатки и противоречия старой исторической школы.

Говоря о естественном, непроизвольном развитии права то как о процессе необходимом, который не может быть остановлен или нарушен человеческими усилиями, то как о чем-то нормальном, желательном, представляя свободное творчество законодателя то невозможным, то нежелательным, Гуго постоянно впадает в противоречие с самим собой. Действительно, если естественный, стихийный рост права есть закон, столь же необходимый, как законы внешней природы, то как же можно считать его желательным или должным? Как же можно с этим утверждением совместить допущение, что законодатель может нарушить естественный рост права? Если законодатель не в силах уничтожить вековых обычаев, то, понятно, излишне требовать, чтобы он не нарушал и не изменял их. В этом противоречии обнаруживается двойственное отношение старой исторической школы к свободной деятельности человека; с ее точки зрения оказывается, что, с одной стороны, право развивается само собой, без всякого участия творческой деятельности человека, с другой стороны, человеческая деятельность может нарушить нормальный ход развития права, внести в него аномалии.

То же противоречие находим мы и в учении Савиньи, исходной точкой которого служит отрицание всякого участия свободной человеческой воли в развитии истории вообще и права в частности. По Савиньи, право, подобно языку, развивается непроизвольно, бессознательно; подобно языку, оно служит выражением духа известного народа. Законодатель не в состоянии пересоздать право, точно так же как он бессилен изменить законы языка, его грамматику. Право выражает национальные, общенародные убеждения и слагается независимо от сознательной деятельности отдельных людей, подобно тому как слагаются законы грамматики. Развитие права — процесс столь же необходимый, как и развитие мира животного и растительного. Заключаясь первоначально в сознании народа, право, по мере развития культуры, начинает разрабатываться сословием юристов. Но и тогда оно не перестает быть частью органического целого народной жизни: юристы — не творцы права, а только выразители национального самосознания. Поэтому право вообще и повсюду создается не по произволу законодателя, а при посредстве внутренних, незаметно действующих сил. Развитие его есть процесс органического роста, который совершается так же естественно, как и развитие растения, безболезненно, без борьбы, путем медленного, постепенного назревания народных убеждений.

Подобно Савиньи и Гуго, Пухта также утверждает, что право есть проявление народного самосознания; он также отрицает всякое участие свободного творчества человеческой личности в образовании права. Историческое развитие права есть развитие тех основных принципов, которые лежат в глубине народного духа, в основе национального характера. Характер каждого народа находит себе выражение в ряде юридических обычаев; так как обычай составляет необходимое проявление народного самосознания, Пухта утверждает, что обычное право — это общая прирожденная сознанию народа правда.

Эти взгляды представителей старой исторической школы находятся в самом явном противоречии с действительностью: значение свободной деятельности человека очень ярко обнаруживается во множестве конкретных, исторических фактов. Будучи вынуждены считаться с такими фактами, Пухта и Савиньи впутываются в противоречия, которые у них встречаются так же, как и у Гуго. В самом деле, если бы учение Савиньи и Пухты о безболезненном, естественном развитии права было верно, то были бы невозможными насильственные перевороты, которые иногда разрушают самые основы существующего правового порядка. Если бы эволюция права была развитием прирожденных народному духу начал, то невозможны были бы заимствования правовых учреждений одним народом у другого. Если бы развитие права совершалось само собою, без всякого участия свободной деятельности человека, то невозможно было бы насильственное преобразование существующего права, Французская революция не могла бы разрушить старого порядка и построить республики, а Наполеон 22 не мог бы на развалинах республики создать империю. Все эти явления несомненно доказывают, что творческая деятельность человеческой личности в истории права играет огромную роль.

Необходимость так или иначе считаться с подобными фактами, противоречащими их теории, вынуждает и Пухту отступить от своих начал, вследствие чего они волей-неволей впадают в противоречие. В том же сочинении "О призвании нашего времени к законодательству и правоведению", где Савиньи утверждает, что развитие права носит исключительно национальный характер, он допускает и возможность иноземных влияний. Наряду с утверждением, что право развивается непроизвольно, он говорит, что бывают случаи, когда вмешательство законодателя в процесс развития права является желательным и даже необходимым. Рядом с утверждением, что право есть проявление народного самосознания, мы у Савиньи и Пухты встречаем признание, что от этого пути бывают отклонения. Говоря об образовании государства, Савиньи признает, что фактором создания государства бывают и насильственные акты, как, например, завоевания. Подобные события, как бы часто они ни встречались, говорит Савиньи, суть не более как аномалии. Естественным базисом развития права и в этом случае остается народное самосознание, развитие его действием внутренних сил остается нормальным способом его образования. Если в этот естественный процесс развития права вторгается иноземное влияние, то оно может быть переработано нравственными силами народа; если такая переработка не удается, то это знаменует болезненное, ненормальное состояние права.

Этими словами Савиньи, в сущности, ниспровергает основы собственного своего учения. Мы видели, что, по его мнению, процесс развития права подчинен действию непреложных законов, против которых бессилен человеческий разум и нарушить коих не может никакое вмешательство законодателя; теперь оказывается, что свободная деятельность человека может задержать и остановить этот естественный рост права. Сначала Савиньи утверждает, что в праве господствует исключительно национальный элемент, что развитие права является эволюцией принципов, коренящихся в глубине национального духа. Но далее оказывается, что этот путь развития права — только желательный, нормальный путь — тот идеал, которым должен руководствоваться законодатель. Обращаясь к законодателю с идеальными требованиями, настаивая, в частности, чтобы законодатель был выразителем народных воззрений, Савиньи предполагает, что законодатель свободен исполнить или не исполнить эти требования. Таким образом, начав с отрицания свободы личности, он, в конце концов, оказывается вынужденным ее признать, обращается к ней с пожеланиями и требованиями.

С противоречивым и двойственным отношением старой исторической школы к человеческой свободе связывается столь же противоречивое отношение школы к вопросу о естественном праве. С одной стороны, ее учение о непроизвольном развитии права должно было привести ее к отрицанию естественного права. Если право развивается само собою, независимо от всякой сознательной деятельности людей, исключительно в силу естественного роста, то, очевидно, человек не может предъявлять к нему никаких нравственных требований, а следовательно, не может быть речи о желательном изменении права. Если неизменный, роковой закон развития исключает какое бы то ни было участие личного творчества в созидании права, то предъявлять к праву нравственные, или, что то же, естественно-правовые требования, так же нелепо, как желать изменения законов развития мира растительного или животного. Однако Савиньи и Пухта не остаются последовательными: отвергая участие свободного творчества личности в развитии права, они в то же время говорят о желательном направлении деятельности законодателя. Утверждая, что свободная человеческая личность занимает по отношению к правовому развитию положение пассивного зрителя, они в то же время предъявляют к законодателю идеальные требования и поэтому невольно становятся на почву естественного права.