Печать
PDF

Глава 5. Учения отечественных мыслителей о форме российского государства

Posted in Теория государства и права - Теория государства и права (Чепурнова, Серёгин)

Глава 5. Учения отечественных мыслителей о форме российского государства

§5.1. Концепция русской государственности в работах К.Д. Кавелина и Н.К. Леонтьева
§5.2. Теоретическая модель конституционной монархии Б.Н. Чичерина
§5.3. Абсолютная монархия К.П. Победоносцева
§5.4. Традиционная монархия в политико-правовой доктрине Л. А. Тихомирова
§5.5. Сравнительный анализ юридических учений И.А. Ильина и И.Л. Солоневича о форме российского государства
§5.6. Возрождение идеи самодержавной государственности в работах митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна
§5.7. Неомонархическая идеология в России на рубеже XX - XXI веков

§5.1. Концепция русской государственности в работах К.Д. Кавелина и Н.К. Леонтьева

В середине XIX столетия в России остро встал вопрос о совершенствовании институтов государственного управления и выборе дальнейшего пути развития общества. В этот период были представлены различные варианты преобразований институтов власти. Западники, в лице К.Д. Кавелина, предложили либеральный путь изменения формы правления в Российской империи, который отличался национальным своеобразием от европейского варианта конституционных реформ. Славянофилы, в учении К.Н. Леонтьева, разработали альтернативный проект построения монархической парадигмы власти. Наследие этих авторов может быть использовано при разрешении вопросов по совершенствованию государственного механизма в современной Российской Федерации.
Следует заметить, что долгое время изучению работ Кавелина мешал классовый подход, критически рассматривавший либеральные учения. “Не сознавши глубоких исторических корней, отделяющих либерализм от демократии, не распространив этого сознания в массах, - не научившись нейтрализовывать таким образом измены шатаний либерализма делу “народной свободы”, - писал В.И. Ленин, - русская демократия не может сделать ни одного шага вперед”. Сегодня необходимо отказаться от монизма марксисткой диалектики, при анализе любых теоретических концепций, чтобы избежать односторонних выводов и оценок.
Таким образом, исследуя произведения Кавелина, И.А. Иванников выделил следующие принципы, характеризующие его учение:
а) неравенства;
б) наследования;
в) эволюционизма;
г) ненасилия;
д) свободного развития.
Полагаем, что данный перечень необходимо дополнить принципами антиконституционализма и самодержавия. Эти постулаты Кавелин обосновал внутренними свойствами человека, его способностями и уровнем психического развития, так как “если идеал вообще возможен, если он нужен человеку, то искать его можно только в собственном психическом строе или складе”.
У Леонтьева, напротив, исходным началом являлась идея византизма, последовательно разделяющаяся на три основания: 1) религиозное, 2) государственное и 3) художественное. “Византизм есть прежде всего особого рода образованность или культура, имеющая свои отличительные признаки, свои общие, ясные, резкие, понятные начала и свои определенные исторические последствия, ... византизм в государстве значит самодержавие”.
Принципы византизма во многом идентичны тем, которые выделял К.Д. Кавелин, но их содержание совпадает не полностью. Более того, К.Н. Леонтьев огромное внимание уделял принципу православия и отрицал принципы свободного развития и эволюционизма.
Парадоксально, но К.Д. Кавелин, будучи либералом, опровергал лозунг Великой французской революции “Свобода, равенство и братство”. Он отмечал, что “люди по физической природе, по умственным и другим своим способностям не равны между собой со дня рождения”. В кавелинской трактовке существует четыре формы неравенства: природное (физическое), имущественное, социальное и нравственное. Все они взаимосвязаны друг с другом, причем “природное (физическое) и нравственное неравенство нельзя изменить”. Так, все люди рождаются с разными способностями, здоровьем и силой. Это влияет на накопление ими различных благ и является первопричиной имущественного неравенства, которое создает условия неравенству социальному и нравственному, из-за того, что предшествующие поколения передают последующим ранее накопленную материальную базу. Таким образом, человек изначально находится в неравных с другими личностями условиях, поэтому достижение равенства в обществе столь же мифично, как установление рая на земле.
К.Н. Леонтьев на природу неравенства смотрел аналогично. В ней он видел причину развития цивилизации. По его мнению, именно неравенство, закрепленное сословной иерархией, создает условие для достижения государством цветущей сложности.
Следующий принцип - свободного развития - К.Д. Кавелин определял двумя другими принципами: наследственностью и неравенством. Данные категории опираются на свободную неограниченную деятельность по накоплению капитала и его эксплуатацию. “Отнимите эти два сильнейших побуждения для деятельности и одни только избранные будут продолжать трудиться и работать, а большинство не станет ничего делать, впадет в бездействие, в умственную и нравственную апатию”.
С точки зрения Леонтьева, преемственность, основанная на кровнородственном начале, является фундаментом верховной власти, снимает проблему ее легитимности и устраняет ненужную, бессмысленную, подрывающую внутренние силы отечества политическую борьбу. Закономерно, что “родовое монархическое чувство - этот великорусский легитимизм, был сперва обращен на дом Рюрика, а потом на дом Романовых”.
Кавелин и Леонтьев по-разному смотрели на генезис государственных институтов. Так, Кавелин выступал за естественные, эволюционные изменения формы государства, без революций и потрясений, которые “по своим последствиям составляют зло, чуть не худшее того, которое ими устраняется”. В подтверждение своих слов он ссылался на К. Маркса, сказавшего: “Та точка зрения, на которой я стою, считает развитие экономических общественных формаций естественно-истрическим процессом”.
Совершенно иное мнение было у Леонтьева. Он выделял три периода развития государственности: 1) первичной простоты, 2) цветущей сложности, 3) вторичного смешения и упрощения.
Любая держава строится на простейших основах и принципах, затем дифференцируется, усложняется и развивается в периоде цветущей сложности, через постепенное восхождение от простейшего к сложному. Этому “...закону - подчинены и государственные организмы и целые культуры мира”.
Во втором периоде развития политически организованной публичной власти складывается истинная государственная структура.
Каждый народ, нация, господствующий социальный слой общества самостоятельно созидают свою державу. “Государственная форма, - пишет Леонтьев, - у каждой нации, у каждого общества своя; она в главной основе неизменна до гроба исторического, но меняется быстрее или медленнее в частностях, от начала до конца”.
Например, государственная форма Испании - самодержавная аристократическая монархия с провинциальными особенностями и привилегиями; государственная форма Франции - в высшей степени централизованная сословно-представительная самодержавная монархия; государственная форма Англии - ограниченная децентрализованная монархия, “или, как другие говорят, аристократическая республика с наследственным президентом”.
Делая такие выводы, Леонтьев ошибался, так как политическая форма не статична, напротив, она подвижна и изменчива, даже если базируется на неком центральном принципе. Так, IV Республика во Франции представляла собой в высшей степени отступление от монархических начал, а государственный строй деголевской конституции наделил президента полномочиями, о которых многие монархи могли только мечтать: правом роспуска парламента, правом руководства правительством и вооруженными силами, правом проведения референдумов по важнейшим вопросам государственного строительства, правом назначения судей и государственных служащих на их должности и т.д.
Такие метаморфозы возможны при генезисе монархического правосознания, о котором писал И.А. Ильин и ни одного слова не упомянул К.Н. Леонтьев.
Вместе с тем принцип ненасилия в государственном развитии обосновывался исключительно Кавелиным. “...Ни одна мысль, как бы она ни была верна по себе, никогда не осуществляется вдруг, сразу не может осуществляться насилием, которое непременно вызывает против себя такое же насилие... что только те реформы прочны и входят глубоко в народную жизнь, которые находят отголосок в сознании и убеждениях народа”. Такие выводы вполне логичны, они базируются на эволюционистских идеях развития общества.
В противовес Кавелину, Леонтьев в организованном публичном насилии видел основу стабильности и порядка. “Государство обязано быть грозным, иногда жестоким и безжалостным потому, что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком странно”.
Безусловно, сила жизненно необходима государству, но вовсе не из-за аморфности общества, которое может быть в высшей степени консолидировано, а для укрепления, сохранения и развития всего “социального организма”, в том числе и при проведении реформ. Крепкая власть - залог национально-государственной регенерации, пусть даже и принудительной. Кавелин недооценивал право государства на легитимное насилие, не раз спасавшее и укреплявшее монархию в смутные времена междуцарствий, да и реформы 60-70-х гг. XIX столетия обеспечивались всей мощью Российской империи, удерживающей революционные изменения в обществе в законном “русле”.
Особое внимание следует уделить тому, как Леонтьев и Кавелин аргументировали принципы антиконституционализма и самодержавия. В России “...немыслимо конституционное правление, основанное на ограничении царской власти, на разделении и равновесии политических властей”, - подчеркивает Кавелин. Его введение привело бы к столкновению царской власти с политическим народным представительством, и самодержавие рассыпалось бы как карточный домик. Это определяется тем, что конституция - буржуазный буфер, “плен царя и разорение народа в пользу ничтожнейшего и притом развратнейшего меньшинства”.
Гарантом от революционных потрясений является русский самодержец, принципиально отличающийся от конституционных государей Запада. “В Европе, к ее несчастью, - пишет Кавелин, - монархи ограниченные, связанные, находящиеся во власти правящих классов. Эти монархи могут подойти к народу и народ к ним не иначе, как устраняя аристократию и буржуазию, что невозможно без насильственных средств, более или менее крутых, революционных”.
Леонтьев видел преимущество царской власти в ее преемственности с византийским кесаризмом, который был усовершенствован на основе русской национальной традиции. Так, самодержавие “второго Рима” выросло, с одной стороны, на диктаторской почве Сулы и Цезаря, а с другой - на власти православной церкви. Русская монархия более совершенная, так как она строилась на наследственном принципе, поддерживаемом религией, и не испытала республиканской колыбели полисного развития.
В своих работах Леонтьев важное значение придавал принципу православности, который незаслуженно был проигнорирован Кавелиным. “Религия, преобладающая в каком-нибудь народе, вот краеугольный камень охранения прочного и действительного. Когда веришь, тогда знаешь, - пишет Леонтьев, - во имя чего стесняешься и для чего (быть может, исподневольным ропотом нередко, но без гордого и явного протеста) переносишь лишения и страдания”.
Кавелин и Леонтьев обличали недостатки реформ императора Александра II. Кавелин указывал на чрезмерную бюрократизацию государственного механизма, где чиновничество “под благовидным предлогом преданности государю и охранения его престола, искусственно поддерживает разрыв между ним и позорно угнетенною страною”. Леонтьев один из первых критически отозвался о судебной системе пореформенной России, которая была совершенно негодной, так как в огромном количестве выносились оправдательные приговоры революционерам не только за политические преступления, но и по уголовным обвинениям (например, дело Веры Засулич).
Чтобы преодолеть кризисные явления в политическом строе нашего государства, они предлагали собственные варианты усовершенствования формы правления Российской империи.
“Сама история заставляет нас создать новый небывалый, своеобразный политический строй, - пишет Кавелин, - для которого не подыщется другого названия, как самодержавная республика”. Такая форма правления представляет собой систему взаимодействия трех сенатов (законодательного, административного и судебного) с государем.
Законодательный сенат необходимо формировать на паритетной основе: по одной трети его членов следует выбирать от земств, от государственных служащих и от предшествующего состава ранее избранных представителей. К этому органу должна переходить власть по координации деятельности других государственных институтов в случае смерти царя либо его отсутствии в пределах отечества.
Административный сенат должен состоять из Государственного совета, Комитета министров и Первого департамента Правительствующего сената.
По мысли Кавелина, “законодательная и судебная власть должны быть освобождены из-под... рабской зависимости от администрации и получить вполне самостоятельное значение”. Поэтому компетенции Законодательного, Административного и Судебного сенатов должны быть четко разграничены, так как “один из них практикует законы, другой ведает судами, третий управляет внутренними делами государства - все под верховной санкцией императора”.
Первая половина состава Судебного сената будет формироваться Административным сенатом, а вторая - ранее избранными членами этого учреждения. Обязательные условия для кандидата в сенаторы - наличие юридического образования и стажа работы по правоведческой специальности. Ротация служащих Судебного сената должна осуществляться каждые пять лет.
Председателей всех сенатов утверждает Император, выбирая из двух-трех кандидатур, предоставленных этими учреждениями самостоятельно. Более того, сенаторы должны быть “...несменяемы до окончания срока, на какой они назначены или избраны и подлежат ответственности перед судом только за свои действия, а не за мнения и их выражение”.
Каждый сенат обязан представлять ежегодные отчеты царю о проделанной работе. Император имеет право соединять все государственные учреждения в единый орган для решения важнейших вопросов общественной жизни.
“Административный сенат, как государственное учреждение в стране, управляемое неограниченною монархической властью, имеет только совещательную, а не решительную власть”. Позже, восприняв идеи о созыве Земского собора, популярные во второй половине XIX века, Кавелин заменяет Законодательный сенат этим органом.
“Такой нравственный строй, а не конституционные порядки в европейском смысле, освобождают нас от произвола администрации, от многого множества ненужных учреждений, должностей и инстанций...”, что установило бы в России “законные порядки, неприкосновенность прав, правильный ход управления и судебные гарантии”.
Самодержавная республика, как форма правления, должна была стать гарантией крепости монархического строя, так как “народ, не сумевший создать у себя прочного внутреннего порядка, неминуемо сделается добычей других народов”, что чрезвычайно актуально для современной России, обессиленной, раздробленной, внутренне неустроенной, ведущей войну на Кавказе и неконтролирующей в полной объеме собственной территории.
Государственное устройство Российской империи Кавелину представлялось в форме свободной федерации общин. Аналогичный проект предлагал ярый противник самодержавия М.А. Бакунин.
Для осуществления такого кардинального преобразования политической жизни необходимо укрепить авторитет власти. “Чтобы пресечь зло, - писал Кавелин, - надо возвратить обществу веру в правительство, в его мудрость, его добросовестность, умелость, в прочность и непоколебимость суда и закона; тогда появится и бодрость духа, без которой борьба со злом невозможна; тогда выйдут на свет Божий и начнут действовать люди добра и чести, которые теперь попрятались по норам, не имея сил вести неравную борьбу с анархией, хаосом, ложью и неправдой, вооруженные могуществом правительственной власти”.
Леонтьев, в противовес вышеприведенной позиции, предлагал усиливать государство путем возвращения к идеи византизма, сплотившей Русь в единое могучее государ- ство и давшей нации силу перенести татарский погром и долгое данничество. “Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь.
Византизм дал нам всю силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушившая у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве; о земной радикальной всемилости!”.
Даже воссоединение с Малороссией осуществлялось на основе церковного византизма, т.е. православия, поддерживающего национальное единство русского народа (великороссов, белорусов и малороссов). Враг византизма, а значит и Великой России, - это ограничение самодержавной власти - хранительнице церкви и державы. И “...никакое польское восстание, и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция”.
Москва (третий Рим) должна стать во главе славянства, у которого пока нет единства, и сплотить его. Связующим звеном такого объединения может служить лишь византийская культура. Решая данную задачу, нельзя опираться только на кровное родство братских народов: болгар, сербов, чехов, хорватов и других, т.к. “национальность - это идос, идея, скрытая за тем реальным и конкретным физическим явлением, которым мы зовем нацией”. Союз славянских государств не должен допускать смешения народов.
“Нельзя сливаться, необходимо держаться на расстоянии... необходимо... искать выгодных комбинаций”.
Таким образом, обобщая вышесказанное, можно сделать следующие выводы.
Во-первых, Кавелин и Леонтьев совершенно справедливо указывали на возможность сосуществования монархии и представительных учреждений (земских и церковных). С этим положением соглашался выдающийся русский юрист А. Д. Градовский, отмечавший, что народное представительство “...может уживаться с самыми различными формами”, более того, оно вовсе “не есть отречение монарха от своих прав и приобретение этих самодержавных прав народом...”.
Во-вторых, следует отметить гениальное предвидение этими мыслителями катастрофических последствий бездумного заимствования западных институтов, не имеющих почву в нашем отечестве. Так, Конституция РФ 1993 года во многом является декларативной, непонятной русскому народу, разрушающей его государственность. Например, выделение в составе России национально-государственных образований-республик, или государств (см.: ч. 2 ст. 5 Конституции РФ 1993 года), расчленение единой судебной власти между Конституционным Судом РФ, Верховным Судом РФ и Высшим Арбитражным Судом РФ (ст.ст. 125-127 Конституции РФ 1993 года) ведет к ослаблению России.
В-третьих, модель единого судебного органа, возглавляющего всю систему правосудия, которую предложил Кавелин, предпочтительнее существующего плюрализма судебных властей, так как это делает суд независимым и непротиворечивым в своих решениях. Поэтому необходимо принять новый основной закон российского государства, соответствующий его традициям, опыту исторического развития и национальному правосознанию.
Кроме того, Кавелин и Леонтьев не избежали односторонности в своих концепциях. Так, Кавелин переоценивал роль Сенатов в системе государственных учреждений самодержавной республики и упускал из виду силу церкви, а также важность развития местного самоуправления. Леонтьев, в свою очередь, слишком трепетал перед православием, не видя других факторов, влияющих на генезис государства. Ведь Русь существовала и до крещения князем Владимиром в 988 году, как минимум, целое столетие, расширяясь, подчиняя соседние племена и принуждая Византию к выгодным торговым договорам.
В целом, теоретические модели монархической государственности, предложенные К.Д. Кавелиным и К.Н. Леонтьевым, необходимо анализировать в синтетическом единстве с монархическим правосознанием, определяющим в конечном счете и форму правления.