Глава 1. Политическая глобалистика на путях познания
Глава 1. Политическая глобалистика на путях познания
1.1. История возникновения науки о глобальном мире
1.2. Определение предмета и метода политической глобалистики
1.3. Глобальный мир: горизонты новой логики
Вопросы для обсуждения и дискуссии
1.1. История возникновения науки о глобальном мире
Человечество, видимо, должно выбрать одно из двух: совершить
самоубийство или научиться жить как одна семья
А.Тойнби
Обращаясь к истории возникновения глобалистики как науки, нам не миновать парадокса: сама идея глобального развития человечества—древняя как мир (в известном смысле мир всегда был “глобальным”, а человеческая история — “всемирной”), но институционализация глобалистики в качестве самостоятельного научного направления произошла совсем недавно, на рубеже 60- и 70-х годов. Почему в науке с таким запозданием осуществилась институционализация направления, отражающего столь древнюю идею? Постараемся ответить на этот вопрос.
Идея единства человеческой судьбы и истории со всей определенностью прозвучала уже в античной философии. Гераклит видел мир единым — закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим, последовательно развивающимся по пути вверх: земля—вода—воздух—огонь и по пути вниз: огонь—воздух—вода—земля. Известный древнегреческий историк Полибий оставил нам весьма развернутое представление о глобальности исторического процесса. В своей работе “Всеобщая история” он нарисовал величественную картину глобального развития циклически сменяющих друг друга форм государственного устройства: монархии—тирании—аристократии—олигархии—демократии—охлократии.
Античная идея циклического глобального развития во многом носила трагический характер: существование человека во времени и пространстве в качестве обособленного индивида, по мнению древних философов, таило в себе драматическую вину, которая с необходимостью вела к саморазрушению. Трагический крут генезиса и упадка — такова первая форма идеи глобального развития. Но драма предполагает величие, и античные авторы особо подчеркивали величие и великолепие человеческой жизни в природе и государстве.
В Новое время на смену трагическому пессимизму пришло жизнеутверждающее прогрессистское видение единой исторической судьбы народов. Дидро, Даламбер, Вольтер, Кондорсе и другие просветители XVIII века писали о прогрессе человечества прежде всего как о прогрессе человеческого разума. Линеарная концепция прогрессивного глобального развития утверждала неуклонное, без остановок и падений, восхождение человечества к высотам разума, справедливости, мира и добра. При всей наивности взглядов просветителей именно они долгое время вдохновляли и побуждали к историческому действию миллионы людей. В идеале прогресса обретали жизненный смысл многие из тех, кто утратил всякую иную веру и для кого возможный крах прогрессистских убеждений означал духовную катастрофу. Однако идея прогрессивного глобального развития была сильно подорвана опытом нынешнего столетия. Научно-техническая революция обернулась невиданным экологическим кризисом во всех измерениях, политические революции и мировые войны — “всемирно-историческими рецидивами бесчеловечности”, которые казались давно пройденным этапом. Век XX ознаменовался в целом таким количеством невиданных прежде катастроф — военных, политических, экологических и моральных — что разочарование в идее прогресса стало повсеместным. Кровавые диктатуры всех видов от фашизма до коммунизма, геноцид и массовые репрессии, атомные бомбардировки и аварии на атомных станциях, постоянная угроза атомного уничтожения уже в масштабах всего земного шара, который теперь можно взорвать десятки раз — вот далеко не полный перечень “приобретений” прогрессивного развития человечества.
Не удивительно, что лейтмотивом XX века становится не идея прогресса, а идея глобального кризиса. Как отмечает Р.Хольтон, мы становимся свидетелями забавной ситуации “нормализации кризиса”. Философские науки просто одержимы идеей кризиса, который усматривают везде и во всем. Если прежде ситуацию кризиса в глобальном развитии рассматривали как временное явление, то сегодня кризисные процессы “нормализовались”. Некоторые ученые склонны рассматривать кризис как хронический, всеобщий и не предвидят его будущего ослабления: “исторический опыт все меньше становится частью героического эпоса и все больше — частью мыльной оперы... Одним из наиболее поразительных симптомов эпохи разговоров о кризисе и его нормализации является провал оптимистических повествований о социальных изменениях и исторической эволюции”. На смену классическому типу рациональности с ее всеупорядочивающим детерминизмом, закономерностью, преклонением перед Разумом с большой буквы постепенно приходит постмодернистская раскованность, радикальная гетерогенность, непрерывная дифференциация, отрицание всякой упорядоченности и определенности формы. Немецкий философ М.Мюллер, говоря о рождении постмодернизма как массового интеллектуального течения, подчеркивает, что в его основе лежало то, что можно было бы назвать утратой смысла. Если в обществе исчезает “смысл”, то возникают благоприятные условия для появления нигилизма, анархии, уничтожения любых обязательств и обязанностей перед обществом, отрицание всех и всяческих норм. Этот мятеж, выросший из смысловой пустоты, имел двоякий аспект: “анархического освобождения, с одной стороны, и революционного изменения мира, несущего новые социальные обязательства,— с другой”.
Прежде всего были подвергнуты критике основные объясняющие парадигмы и концепции, наработанные наукой за предшествующие столетия. Возникло, говоря словами французского философа Ж.-Ф.Лиотара, тотальное недоверие к “метанарративам”, обосновывающим устойчивую целостность глобального мира. Вообще идея целостности, единства была изгнана посмодернистами из научной методологии как несостоятельная. Ее место занял форсированный плюрализм. Каждый процесс, каждый предмет материального мира стал рассматриваться не в качестве целостной самости, а как множество не сводимых друг к другу линий или изменений.
Идея научной универсальности также была признана безнадежно устаревшей, ее место заняла установка на принципиальное разнообразие познавательных перспектив. Исчезли высокие стандарты научного знания, высокие научные авторитеты, необходимость верификации и доказательности выдвигаемых аргументов. Непрофессионалы были уравнены с профессионалами в их способности изучать и объяснять мир. Как остроумно заметил французский философ М.Фуко, постмодернизм объявил “право на восстание” против разума. Произошла радикальная инверсия в научной картине мира: на первый план вышел микроуровень, микропроцессы, центробежные тенденции, локализация, фрагментация, индивидуализация.
Мир рассыпался на тысячу осколков, и постмодернистская наука объявила это состояние естественным.
И именно в этот решающий момент, когда идея глобального мира и единой общечеловеческой перспективы развития всерьез была поставлена под угрозу, в науке начинается новая волна интереса к глобальной проблематике. Многие исследователи считают, что 1968 г. стал годом “великого перелома”. Он был отмечен прокатившейся по многим странам мира волной общественного беспокойства, вызванного неспособностью правительств и международных организаций предвидеть или хотя бы пытаться предсказать возможные последствия социальных, экономических и экологических противоречий современного развития. Стало очевидным, что создание группы независимых международных экспертов для оценки долгосрочных последствий существующих глобальных проблем могло бы оказать помощь деятельности официальным организациям.
Именно так возник Римский клуб, который в настоящее время объединяет в своих рядах более ста ученых, бизнесменов, политических и общественных деятелей из 53 стран. Деятельность Римского клуба во многом способствовала становлению и институционализации нового междисциплинарного научного направления — глобалистики — науки о глобальном мире и его проблемах.
Вот уже более 30 лет эта неформальная организация проводит множество научных конференций и творческих дискуссий с официальными лицами, учеными и представителями общественности, пытаясь привлечь внимание к решению проблем выживания нашей планеты в условиях кризиса. В докладах Римского клуба были выдвинуты и разработаны многие категории глобалистики, ее основные направления исследований: “пределы роста”, “первая глобальная революция”, “глобальные проблемы”, “глобальное сознание”. На основе глобалистики сегодня разрабатываются стратегии совместной деятельности государств в самых разных направлениях—экономическом, политическом, культурном, экологическом.
Спустя три десятилетия первопричины глобальных проблем остаются теми же, что и в 1968 г., однако приоритеты, требующие особого внимания, изменяются. Вступив на тернистую тропу “первой глобальной революции”, человечество столкнулось с беспрецедентными сложностями становления взаимозависимого мира — социальными, экономическими, научно-техническими, культурными и нравственными. Противоречия мировой экономики и политики, вопиющее неравенство и вспышки насилия, крайняя степень нищеты в сочетании с пышной роскошью, неизменная угроза международного терроризма, рост наркомании и преступности, все возрастающее загрязнение окружающей среды — вот далеко не полный перечень признаков глобальной “революционной ситуации”, вызывающей серьезное беспокойство мировой общественности.
Если переход человечества от охоты и собирательства к оседлому земледелию занял несколько десятков тысяч лет, то промышленная революция продолжается лить несколько столетий, научно-техническая — несколько десятилетий. Какими будут темпы и перспективы глобальной революции? — вот вопрос, который сегодня выдвигается на первый план современными учеными.
Невиданный прежде рост скоростей в разных измерениях сталкивает цивилизации и континенты, приводит к неожиданным взаимодействиям разных человеческих сообществ, часто заряженных столь противоположной энергетикой, что при взаимных контактах вспыхивают искры, грозящие вселенским пожаром. Осознать эту опасность необычайно важно. Достижения техники каждый день сокращают материальные дистанции, но другие измерения — культурные и моральные—техническим достижениям неподвластны. Возможен ли политический консенсус в глобальном диалоге культур? Вот еще один актуальный вопрос, который пытается решить политическая глобалистика на рубеже XXI века. “Истина по эту сторону Пиренеев, заблуждение — по другую”,—оказал когда-то Монтень, а вслед за ним Паскаль. Современные компаративные исследования подтвердили, что культурные ценности одной цивилизации не могут претендовать на универсальность. Даже наиболее распространенные этические нормы, наиболее очевидные политические и социальные структуры все-таки не являются всеобщими. Проблемы, актуальные во Франции и Скандинавии, шокируют арабский мир и не могут быть значительными в Японии. Культурные барьеры являются поводом для серьезных размышлений над глобальными проблемами и способствуют смене парадигм в современной глобалистике.
Опыт развития Японии, Южной Кореи, Китая, Гонконга и других стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) свидетельствует о том, что формы западной социально-политической организации не являются в глобальном масштабе единственно возможным следствием замены традиционализма и аграрной системы хозяйства новыми промышленными технологиями. Напротив, западный индивидуализм, введение светского образования, признание особой роли средних классов, развитие либерализма, защита прав человека и множество других особенностей, которые неотделимы от стран северо-западной Европы и США, следует рассматривать как одну из возможных альтернатив перехода к постиндустриальному обществу, но не обязательно как более совершенную или более нравственную.
Компаративные исследования способствовали широкому признанию альтернативных моделей модернизации и позволили политологам избавиться от нормативных представлений этноцентризма в глобалистике. Не обошлось и без радикальных концепций. Ж.Зинглер предложил начинать глобальные исследования с незападных политических систем, чтобы затем вернуться к западным, но уже вооружившись новыми представлениями. Д.Сартори, критикуя Ж.Зинглера, справедливо подчеркнул, что нельзя преодолеть одну форму этноцентризма, одновременно впадая в другую.
Все формы культурной организации следует признать равноправными. Политическая глобалистика сегодня отказывается от поисков “универсальных стадий развития”, “оптимальных моделей”, пригодных везде и всегда. Освобождение глобальных исследований от узких культурных рамок произошло также благодаря культурной антропологии. Исследования В.Мульмана, Б.Малиновского, К.Леви-Строса позволили политологам по-новому представить диалог современных цивилизаций в глобальном мире; каждая культура стала рассматриваться как уникальная ценность.
В глобалистике складывается новая картина “стохастической Вселенной”, отличающаяся сложностью, нелинейностью, неопределенностью, необратимостью. Такая парадигма глобального мира предполагает поиски новой концепции политического консенсуса в глобальном диалоге современных цивилизаций. Эта концепция должна исходить не из презумпции возможной унификации и согласования интересов (как было прежде), а из презумпции адекватного понимания и согласования ценностей разных культур. Это требует разработки нетривиальных подходов, выходящих за пределы “картезианской рациональности”, утверждающих принципы гуманитарного диалогизма, философии цивилизационного партнерства.
Перефразируя Л.Февра, можно сказать, что политическая глобалистика сегодня выступает наукой о непрестанных изменениях человечества, о его постоянном и неизбежном, приспособлении к новым условиям существования—материальным, моральным, религиозным, интеллектуальным. Наукой о тех соответствиях, о том равновесии, которое во все эпохи само собой устанавливается между различными и одновременными условиями человеческого бытия: условиями материальными, условиями техническими, условиями духовными.
1.2. Определение предмета и метода политической глобалистики
Время течет, наша жизнь проходит,
а мы никак не можем преодолеть в себе ненасытное стремление
приобрести как можно больше из того,
чем располагает мир.
Шанкара
При определении предметного поля глобалистики мнение научного сообщества с самого начала разделилось. Достаточно четко обозначились границы двух основных подходов — узкого и широкого: одни ученые увидели предмет исследований в изучении актуальных глобальных проблем, другие — в исследовании становящейся целостности бытия человечества.
Эксперты Римского клуба пошли по первому пути, определив глобальную проблематику как “сочетание множества взаимопереплетающихся и взаимосвязанных трудностей и проблем, сформировавших в итоге ту непростую ситуацию, в которой сегодня находится человечество”. Соответственно была введена в научный аппарат и категория “глобальные решения”, под которой стали понимать согласованные, всеобъемлющие и одновременные попытки решить как можно больше глобальных проблем или, по крайней мере, наметить пути их решения и более эффективную стратегию.
Общая методология политической глобалистики первого направления была построена на трех взаимосвязанных принципах:
• применении глобальных подходов к масштабным, комплексным мировым проблемам, отражающим постоянно растущую взаимозависимость всех стран в рамках единой планетарной системы;
• первоочередном рассмотрении долгосрочных последствии всех проблем, политических решений и практических мер, что не всегда могут себе позволить правительства, реагирующие на сиюминутные нужды плохо информированных избирателей;
• проникновении в суть всего комплекса современных проблем: политических, экономических, социальных, культурных, психологических, технических и природоохранных, которые и определяются термином “глобальная проблематика”.
В течение последних 30 лет глобальные проблемы интенсивно изучались учеными разных стран, в том числе и российскими исследователями г. В целом большинство ученых признает, что накануне XXI века несколько взаимосвязанных групп проблем будут определять основные направления исследований в политической глобалистике. К ним относятся:
• переориентация военной экономики на решение задач в интересах всего общества;
• содействие социально-экономическому развитию отсталых государств;
• решение экологических проблем качественно новой сложности — снижение содержания в окружающей среде токсичных веществ, ослабление “парникового эффекта”, угрозы истончения озонового слоя, угрозы кислотных дождей;
• развитие энергетики с учетом тенденции к потеплению климата;
• несбалансированный экономический рост;
• кризис управления и способности управлять;
• обеспеченность населения Земли продовольствием и наличие водных ресурсов;
• рост численности населения и миграционные потоки;
• сдвиги в мировой геополитической ситуации.
Во втором направлении глобалистики, где предметное поле исследований сформулировано более широко — как изучение становящейся целостности миробытия — гораздо меньше единства позиций и подходов среди современных ученых. Прежде всего, по-разному трактуется само понятие мироцельности (глобальности).
И.Уоллерстайн предлагает миросистемный подход, в рамках которого глобальный мир — это историческая система, основанная на экспансии капитализма и структурно расчлененная на центр, периферию и полупериферию. В рамках этого подхода были сделаны попытки определить такие понятия, как “глобальный способ производства”, “глобальный процесс образования классов”. Критики этого подхода справедливо упрекают автора в экономикоцентризме, утилитаризме, редукционизме, недостаточном внимании к культурному многообразию человечества.
М.Чешков пытается обосновать интегральный антропосоциогенетический подход, при котором ядро глобальной общности образуют три необходимо соотнесенных начала — социальное, природное и деятельное. В его научном анализе человечество есть “базовое понятие”, “основной предмет теоретической рефлексии”. На мой взгляд, этот подход страдает априорным конструктивизмом, поскольку даже сам процесс формирования единого человечества, к сожалению, до сих пор представляет собой открытую проблему. Об этом очень ярко и образно сказал французский социолог А.Турен: “Чтобы перекинуть мостик между все более удаляющимися друг от друга континентами, мы не можем больше обращаться к интегральному образу Субъекта, до такой степени теперь, после века тоталитаризма и авторитаризма, люди не доверяют больше теоретическим конструкциям и политическим призывам”.
Проблема в том, что глобализация в “стохастической Вселенной” представляет собой весьма разнонаправленный и нелинейный процесс, будущее которого не предопределено. Поэтому сегодня особенно важно исследовать историческую динамику глобальных процессов, попытаться определить их возможные пути и долговременные перспективы. Именно так к исследованию глобального мира подходят сторонники цивилизационного, или культурологического подхода, рассматривающие процесс глобализации как возможный (желательный) результат творческого диалога цивилизаций. Политическая глобалистика ориентируется на новый универсализм — такое видение мира и человечества, где особенное и частичное обладают собственной логикой, а не представляются эманацией всеобщего и целого, где “глобальность — плюральна”. При этом в задачу политической глобалистики входят выработка предостерегающего знания и прояснение имеющихся в распоряжении человечества приемлемых альтернатив будущего.
Многие современные ученые считают, что это направление в политической глобалистике является наиболее перспективным, поскольку оно пытается решать реальные проблемы, обусловленные процессом глобализации современного мира, а не конструировать желательные возможности (как в первых двух случаях). В рамках цивилизационного подхода предметом политической глобалистики является исследование процесса глобализации в его исторической динамике—как становление единого взаимосвязанного мира через творческий диалог цивилизаций.
Политическая глобалистика рассматривает диалоговый принцип как составную часть новой логики глобального мира, как способ гуманитарного глобального мышления, возможность сосуществования и взаимодействия в глобальном пространстве. В этом смысле одной из главных проблем политической глобалистики является разработка новой концепции диалога цивилизаций как адекватного ответа на глобальные вызовы времени — этноконфессиональные, геополитические, экологические, моральные и культурные.
Решение этой проблемы определяет круг задач новой науки:
• сравнительный анализ основных социокультурных ценностей мировых цивилизаций: становление нового универсализма через осознание “цветущей сложности” планетарного бытия;
• сравнительный анализ стратегий межцивилизационных взаимодействий — обоснование гуманитарного миротворчества как достойного ответа на рецидивы “нового варварства” и бесчеловечности;
• разработка идеи гуманистического глобализма как альтернативы униформизму и гегемонизму в глобальном мире;
• обоснование новой концепции гуманитарного консенсуса как процесса согласования ценностей разных цивилизаций;
• исследование новых проблем формирующегося глобального политического времени и пространства;
• исследование возможных деформаций развития в процессе глобализации (обмен “антиценностями” массовой культуры, неэквивалентный характер информационного обмена и пр.);
• сравнительный анализ возможных альтернативных путей глобализации с позиций постклассической концепции прогресса.
Современные ученые разработали ряд методологических принципов, которые легли в основание новой науки.
Первый из этих принципов связан с экологическими “пределами роста” — несомненной экологической перегрузкой планеты. Это требует смены самой парадигмы развития современной технической цивилизации и форм ее отношений с природой. В этом смысле политическая глобалистика направлена на разработку модели качественно иного будущего или будущего как иного. Важное методологическое значение при этом имеет обозначение современными учеными основных точек глобальных “пределов роста”:
• в конце XX века объемы потребления человеком многих жизненно важных ресурсов и уровень заражения окружающей среды производственными отходами уже превысили физически допустимые нормы. Если не будут приняты меры по существенному сокращению потребления материальных ресурсов и энергии, в ближайшие десятилетия произойдет неконтролируемый спад производства продуктов питания, энергии и промышленных товаров на душу населения;
• капитал, ресурсы и рабочая сила сегодня отвлекаются от производства готовых изделий на разработку более редких, удаленных, глубокозалегающих и все менее концентрированных ресурсов, а также на деятельность, которой раньше занималась сама природа (например, обезвреживание отходов, очистка воздуха, регулирование паводков, борьба с сельскохозяйственными вредителями и пр.);
• темпы амортизации капитала начинают превышать темпы роста капиталовложений, основные фонды пополняются с запозданием, особенно в долговременных инфраструктурах;
• инвестиции в образование, здравоохранение, жилищное строительство сокращаются с переключением средств на удовлетворение насущного потребительского спроса или выплату задолженностей;
• процентное соотношение всех видов долга к ежегодному реальному объему производства растет;
• обостряются конфликты вокруг источников инвестиций и способов уничтожения отходов. Социальная солидарность идет на убыль, процветает накопительство, усиливается имущественное расслоение и поляризация общества.
Второй методологический принцип связан с новой научной картиной мира, где прежнему классическому детерминизму пришлось существенно потесниться. Можно согласиться с А.Панариным: классический детерминизм не столько открывал качественно иное будущее мира, сколько в будущем разглядывал черты настоящего (приняв сложившиеся тенденции и стартовые условия за точку отсчета). Словом, он протянул прямую нить из прошлого в будущее. Но новейшая постклассическая наука рвет эту нить с помощью таких концептов, как нелинейность, неопределенность, бифуркация, стохастичность, дискретность пространства-времени.
Нелинейность — это порог, за которым поведение системы резко меняется. Наличие “порогов” усугубляет последствия запаздывания обратной связи в формирующейся глобальной системе “население—экономика—среда”, что делает глобальные процессы малоуправляемыми, неопределенными, стохастичными.
Бифуркация— это раздвоение течения тех или иных процессов, достигших определенной критической величины, после которой однозначная зависимость между прошлым и будущим состояниями системы теряется.
Принцип дискретности пространства-времени означает, что в точках бифуркации образуются предпосылки для качественно новых состояний, дающих качественно иное будущее. Это предполагает, что механические экстраполяции имеющихся тенденций некорректны и не могут служить основанием для долгосрочного прогноза. Как пишет академик Н.Моисеев, “вполне детерминированные процессы (алгоритмы) способны воспроизводить (порождать) процессы, обладающие всеми свойствами процессов вероятностной природы. Данное обстоятельство является уже эмпирическим обобщением. Оно имеет очень глубокий смысл и... может существенно расширить наше представление о сущности самого фундаментального понятия любого научного знания — принципа причинности”.
Третьим методологическим принципом политической глобалистики являются отказ от инструментальной рациональности, ориентированной на жесткие преобразовательно-наступательные технологии, и развитие “мягких”, детализированных и тонких технологий интерпретации в глобальном диалоге культур. Речь идет о том, чтобы научиться глубоко понимать и тонко интерпретировать сложный полифонический контекст политического диалога, участники которого придерживаются разных культурных традиций. Так, в сфере политических мотиваций делается акцент на интерпретации интенции политического участия в противовес рационализации контроля, в сфере политической эпистемологии — на эмпатическом понимании, а не на эмпирическом осознании, в сфере политического мировоззрения — на уважении трансцендентного, а не материального, в политической практике — на осознании ее полноты, а не отчуждения.
Новые методологические презумпции политической глобалистики потребовали разработки особого метода и стиля исследований глобальных процессов, который можно назвать политической герменевтикой.
1.3. Глобальный мир: горизонты новой логики
Какова бы ни была деятельность разума, она всегда будет по существу
своему пониманием, и кроме этого же понимания ничего другого не может
иметь своею целью.
В.Розанов
Политическое пространство диалога цивилизаций в глобальном мире насыщено особыми “тонкими” видами социокультурных импульсов, интерпретировать которые, мобилизуя рациональные типы знания, практически невозможно: их источники скрыты в глубинах человеческого духа, в тайниках культуры. Если политические партнеры, принадлежащие к одной цивилизационной традиции, могут не задумываться о роли социокультурной энергетики в политическом диалоге — понимание своей культуры дано им “с молоком матери”,— то в глобальном диалоге цивилизаций политическое партнерство осложнено социокультурной проблематикой изначально. Поэтому искусство политики в диалоге цивилизаций — это искусство прорыва в ценностное измерение “другой” культуры, где политику необходима особая понимающая методология — методология интерпретации.
Главным кредо понимающей методологии является постулат первичности политической культуры по отношению ко всем детерминациям мира политики: институтам, системам и процессам. Именно политическая культура как совокупность норм, традиций, убеждений и идеалов задает определенную ценностную программу развития политических процессов и институтов, их основные векторы развития. Поэтому политику в диалоге цивилизаций вместо того, чтобы обозревать необозримое — бесчисленное количество все новых фактов о политических партнерах других культур,— необходимо сосредоточиться на главном: попытаться интерпретировать ценностное социокультурное ядро других цивилизаций, где все эти факты фокусируются в виде социокультурной программы.
Проблема интерпретации в диалоге цивилизаций может быть сформулирована в виде социокультурного парадокса: для человека политического понимать партнера другой культуры — значит переноситься в другое социокультурное измерение. Этот парадокс в свою очередь отсылает нас к еще более фундаментальным вопросам: каким образом человек способен осуществить процедуру понимания другого, сохраняя собственную социокультурную идентичность? И как политическая культура цивилизации, объективируясь, выявляет собственные значения, способные одновременно поддаваться интерпретации другими культурами?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, политику в глобальном мире необходимо преодолеть искушения аристотелевской логики, основанной на законе исключения третьего: это или истина—или ложь, или добро — или зло, третьего не дано. Европейская традиция в политическом диалоге требует от партнеров достаточно жестких и однозначных ответов: да или нет. Но в традициях неевропейских политических культур не принято ставить партнера перед жестким однозначным выбором, формулировать вопросы, требующие однозначных ответов. На Востоке вполне можно сказать: это и добро и зло, это — неописуемо, там не принято опираться на закон исключения третьего. А значит, в диалоге цивилизаций мы должны иметь в виду возможности обеих логик, каждая из которых дополняет другую.
Нерациональный дискурс в глобальном мире может быть весьма плодотворным, хотя сегодня политики его практически не используют. Еще Ф.Достоевский подчеркивал ограниченность аристотелевской логики: евклидовский разум, вторгаясь в тонкую ткань человеческих отношений, становится разрушительным. Иван Карамазов, Родион Раскольников и другие герои Ф.Достоевского не добры и не злы, они не вписываются в греческую логику, они живут в другом измерении. Это не означает, что аристотелевская логика вообще неуместна при анализе сложных человеческих отношений, в том числе и политических. Достаточно часто в политике резкое разделение на добро и зло позволяет устранить пережитки варварства, четко обозначить гуманитарные приоритеты. Но важно проследить, чтобы оборотной стороной евклидовской логики не стал фанатизм высказанных истин, преследование инакомыслящих. И здесь может помочь политический дискурс в традициях восточных культур, которые стараются и умеют обойти острые политические углы.
В диалоге цивилизаций должна быть создана новая синтетическая логика—логика взаимозависимого социокультурного партнерства в глобальном мире. Для того чтобы обозначить горизонты этой новой логики, необходимо сравнить возможности западного и восточного дискурсов. Обратимся к двум концепциям — к рациональной теории понимания В.Розанова и восточной логической системе джайнов.
Розанов обозначает шесть ступеней понимающего знания. Попытаемся вслед за ним подняться по этим ступеням, раскрывая возможности рационального понимающего дискурса в диалоге цивилизаций.
• Первая ступень понимания, или ответ на вопрос: “Что есть все?”. Обращаясь к изучению другой политической культуры, необходимо раскрыть схему ее природы, обозначить и описать основные элементы, институты и процессы, стараясь понять “из чего все и каково его строение”. Процесс понимания неизменно и вечно слагается из соединения идущего от разума с идущим от природы другой политической культуры, т.е. “из умозрения и опыта”, а само понимание как результат этого процесса возникает через соприкосновение чувственных впечатлений, получаемых на основе опыта в мире другой культуры, с абстрактной сущностью самого разума, пробуждающегося к жизни в умозрении.
• Вторая ступень понимания, или ответ на вопрос: “Каково все?”. На этом этапе мы должны понять “схему атрибутов” культуры, качественные характеристики основных особенностей политических институтов и процессов. Раз начавшийся процесс понимания должен продолжаться до тех пор, пока служащее его объектом не будет понято вполне.
• Третья ступень понимания, или ответ на вопрос: “Почему все?”. Понимающее знание с неизбежностью приходит к необходимости осознания причинно-следственных связей в политической культуре — так выстраивается ряд политических детерминант, способных раскрыть политические мотивации. Процесс понимания, неудержимо развивающийся после первого импульса, движется по заданному плану к определенным целям вечно и неизменно, следуя не природе вещей, но природе разума.
• Четвертая ступень понимания, или ответ на вопрос: “Для чего все?”. Теперь можно обозначить основные мотивы целесообразности в мире политики и понять, к каким вершинам (или пропастям) устремлена цивилизация.
• Пятая ступень понимания, или построение схемы сходства и различия. Политическая культура предстает перед нами в виде системы, которая раскрывает единое в различном и различное в едином.
• Шестая ступень понимания, или построение схемы чисел. Последняя схема раскрывает количественную сторону цивилизации: ее достижения в цифрах.
Итак, шесть ступеней понимания пройдены. Но в диалоге другая цивилизация осталась для нас молчащим объектом, на который мы последовательно, шаг за шагом накладывали наши собственные умозрительные (во многом априорные) схемы: “В общем процессе понимания раскрывается только общее и основное строение разума”. Рациональная логика понимания эгоцентрична: она вполне допускает, что наш собственный политический мир может быть признан “эталоном”, с которым мы будем сравнивать другие цивилизации. Именно так в глобальном мире появилась идея неравноценности цивилизаций — “исторических и неисторических народов” (Г.Гегель), концепция “золотого миллиарда”.
Проблема заключается в том, чтобы в процессе понимания другого мы преодолели свой эгоцентризм и дали партнеру голос: наделили его правом сломать наши априорные схемы и явиться полноправным иным. Рациональная логика понимания не предполагает такой постановки проблемы, и именно поэтому мы не можем ею ограничиться в диалоге цивилизаций—необходим иной, нерациональный путь понимания. Э.Кассирер справедливо заметил, что разум — очень “неадекватный термин” для всеохватывающего обозначения форм человеческой культурной жизни во всем ее богатстве и разнообразии. Культурные формы — суть символические, а значит, априорно нерациональные. Поэтому вместо того, чтобы считать человека “рациональным животным”, Кассирер предложил определять его как “символическое животное”.
Первой общие функции символического мышления начала изучать современная математика. Парадокс ее открытий в сфере нерационального состоит в том, что во всех великих системах рационализма математика рассматривалась как идеал человеческой разума—область “ясных и отчетливых идей”. Однако постепенно в фундаментальных математических понятиях накапливались противоречия, которые невозможно было объяснить традиционными рациональными способами. Математики стали нуждаться в расширении исследовательского поля и введении “новых” чисел. Вначале использование отрицательных, иррациональных и мнимых чисел было встречено с величайшей настороженностью: их даже называли “фиктивными числами”. В течение долгого времени идею воображаемых чисел математики рассматривали как непостижимую тайну. Гаусс первым разработал целостную теорию иррациональных чисел. Затем в геометрии одна за другой появились неевклидовы системы Лобачевского, Больяи, Римана. Наконец, было общепризнанно, что математика—это не теория вещей, а теория символов.
Именно такой путь предстоит пройти теории культуры. Только после того, как мы начнем изучать мир культуры как символический, а не предметный универсум, путь нерационального понимания будет окончательно признан как адекватный для культурного восприятия. Пребывая в символическом универсуме культуры, человек не может следовать строгим фактам и подчиняться объективным закономерностям: напротив, он погружен в лингвистические формы языка и художественные образы, мифические символы и религиозные ритуалы. “То, что мешает человеку и тревожит его,— говорил Эпиктет,— это не вещи, а его мнения о вещах”.
Сам процесс образования понятий в культуре не подчиняется рациональным законам. Лингвисты отмечают, что способ, которым даже наиболее близкие и знакомые нам европейские языки подразделяют совокупность имен по различным “родам”, настолько малопонятен, что с давних пор служил для “рациональной” грамматики камнем преткновения.
Понятия культуры — это ценностные категории, в образовании которых участвуют и эстетическая фантазия, и эмоциональные оценки, и моральные запреты: в них значительно больше нерационального, чем рационального. Если посмотреть на основные понятия языкознания, искусствоведения и религиоведения, то, к своему удивлению, можно обнаружить, что они еще не нашли в системе современной логики своего “естественного места”. Поэтому процесс понимания ценностей другой культуры должен в определенном смысле воспроизвести, воссоздать этот нерациональный путь образования ценностных понятий культуры.
Такая неординарная логическая задача требует и неординарных средств своего воплощения. На мой взгляд, особого внимания заслуживает изучение оригинальной логической системы, разработанной в Индии джайнизмом. Логику джайнов можно назвать субъект-субъектной: она основана на последовательно диалоговом принципе равноправных субъектов, которые не стремятся найти единственную истину рациональными способами логических доказательств. Джайнская логическая система исходит из идеи мировоззренческой терпимости, и именно поэтому она особенно интересна для диалога в глобальном мире.
Учение джайнов изложено в “Таттвартха-сутре” Умасвати, который жил примерно во II в. н.э., однако последователей джайнизма можно встретить в Индии и сегодня. Именно с джайнизмом современные индологи связывают достижения этой цивилизации в области логического мышления. Однако логику джайнов нельзя назвать необычной для восточных цивилизаций: скорее она наиболее последовательно отражает естественный для Востока способ миросозерцания. В опредленном смысле эта логическая система носит формальный характер, поскольку она определяет законы мыслительного процесса, формы движения мысли. Но при более детальном знакомстве с ней оказывается, что эта логика ничего общего не имеет с привычными для нас рациональными формализованными логическими системами. Джайнская логика изначально пытается преодолеть границы между понятийным и образным мышлением, что и делает ее логикой понимания, а не объяснения политического партнера. Принцип сьядвада (может быть) означает принятие всякого суждения как относительного. Если каждый человек обладает бесконечным количеством характеристик и связей с другими в мире, то любое наше логическое утверждение о нем не может носить абсолютного или категоричного характера. Это не означает, что наши знания о политическом партнере ошибочны или неверны: просто истина, добытая логическим путем, всегда относительна. Любое притязание на всеобщность и универсальность мнений в диалоге является источником заблуждений и ошибок—вот основной принцип этой интерсубъективной логики.
Следует подчеркнуть, что модальность относительности у джайнов не имеет ничего общего с субъективистскими воззрениями. Античные софисты утверждали относительность и условность всякого утверждения на основе субъективности человеческого восприятия; джайны, напротив, видят в относительности мнений отражение самой бесконечной и неисчерпаемой реальности. Поэтому существование различных и даже противоречивых суждений в споре еще не означает, что какие-то из них ошибочны. Если мы рассматриваем политическую проблему в диалоге с различных точек зрения, то это изначально предполагает разнородную и противоречивую информацию: мнения партнеров так же противоречивы и разнообразны, как многогранна сама политическая проблема. По своей сути эта интерсубъективная логика утверждает гуманистические максимы глобального политического партнерства: все социокультурные системы истинны — каждая в своем роде, поэтому цивилизации не противоречат, а дополняют друг друга.
Сама логика понимания другого здесь построена по принципу дополнительности: партнер непрерывно дополняет наше мнение. Это логика последовательно диалогическая—она приглашает к дальнейшему обсуждению. Поиски истины в таком диалоге идут принципиально ненасильственными методами: никто не навязывает свое мнение, но предлагает его к обсуждению. Истина, обретаемая в процессе обсуждения, многозначна, многогранна и обладает качеством открытости в своей незавершенности. Политический дискурс в структуре интерсубъективной логики предполагает культивирование тайны невысказанности: в некоторых случаях наиболее полным и адекватным ответом на вопрос должно служить молчание. И эта тайна невысказанности в диалоге становится тайной общего поиска нового смысла: культура восточного спора всегда предполагает продолжение как принцип. Диалог в глобальном мире устремлен в космос будущего, где нет и не может быть пресловутого “конца истории”.
Такой метод образования универсальных понятий в диалоге цивилизаций сложен и длителен, но он последовательно гуманен. До сих пор политические универсалии в глобальном мире агрессивно навязывались западной цивилизацией. В основу Декларации прав человека была положена универсалистская концепция, декларирующая постулаты морального кодекса исключительно европейской культуры. Вот уже полвека эта Декларация в незападных (особенно мусульманских и конфуцианских) странах остается утопией, хотя ООН пытается применять санкции для реализации европейских прав там, где они нарушаются. Ни для кого не секрет, что достаточно часто в большой политике Декларация оказывается средством лоббирования эгоистических политических целей стран — лидеров мирового сообщества. Именно поэтому незападный мир все чаще заявляет об “империализме прав человека”, сопротивляясь насильственному внедрению ценностей чужой культуры.
Вспомним, какие сложности испытывали восточные цивилизации при переводе политических терминов Декларации прав человека и других документов ООН, написанных языком западной политологии. Т.Ишида исследовал этот вопрос на примере Китая и Японии. Он пришел к выводу, что такие политические понятия, как гражданское общество, свобода, демократия, права человека были изначально чуждыми японцам и китайцам. Возникли определенные проблемы при переводе понятия “свобода” на японский и китайский языки. Дело в том, что китайский термин “tzuyu”, японский “jiyu”, которые были выбраны для наиболее адекватного перевода английского слова “свобода” (freedom, liberty) имели несколько другой смысловой оттенок—“эгоистический”, “своевольный”, что имеет скорее негативное значение. Западные политологии поспешно интерпретировали этот факт как свидетельство архаичности, патриархальности и “отсталости” китайской и японской цивилизаций (политические культуры которых насчитывают несколько тысячелетий!). Но если бы в международных организациях были приняты правила гуманной интерсубъективной логики, Запад вынужден был бы прислушаться к мнению Востока и посмотреть на свои политические правила глазами другого. Обсуждение западных понятий права человека, свободы и демократии под утлом зрения эгоистической своевольности позволило бы с самого начала дополнить Декларацию прав человека Декларацией обязанностей человека, о чем в ООН стали говорить только сегодня, когда плоды человеческого своеволия обернулись глобальным кризисом.
В структуре джайнской логики мирно сосуществуют высказывания типа “Р суть Q” и “Р суть не-Q”, но каждое из них предполагает условный характер. Такие высказывания могут быть интерпретированы как реплики, предлагаемые к обсуждению в диалоге. Допускаются также высказывания, построенные по принципу противоречивости: “Р суть Q и не-Q”; “Р суть и несуть”; “Р суть неописуемое”, что исключено в западной логике. Благодаря подобным высказываниям понятийно-логическое мышление становится художественно-образным: пространство диалога непрерывно расширяется, наполняясь новыми смыслами. Что мы первоначально можем сказать о понятии, возникающем в нашем сознании в процессе диалога? Именно то, что это понятие одновременно есть, не есть и суть неописуемо. Следует заметить, что метод гипотетических и условных рассуждений используется в гуманитарных науках давно. Наблюдение И.Канта, утверждавшего, что для человеческого понимания необходимо и обязательно различать реальность и возможность вещей, выражает не только общую характеристику теоретического разума, но вдобавок и истину практического разума. Многие философы-этики отмечали, что они не могут мыслить только в терминах “актуально данного”: их идеи развиваются, расширяя границы действительности и даже выходя за ее пределы.
Известно, что сочинения Платона и его последователей всегда наталкивались на возражение, что они относятся к совершенно нереальному миру. Но И. Кант не побоялся это рациональное возражение открыто оспорить, заявив, что нет ничего более вредного и менее достойного философа, чем невежественные ссылки на мнимо противоречивый опыт. И если платоновская республика вошла в пословицу как якобы разительный пример несбыточного совершенства, возможного только в уме досужего мыслителя, то для вдумчивого читателя это далеко не так. Между тем было бы гораздо лучше проследить платоновскую мысль внимательнее и осветить ее новыми исследованиями (там, где великий мыслитель оставил нас без своих указаний), а не отмахнуться от нее как от бесполезной под жалким и вредным предлогом, что она неосуществима.
Мир диалога культур — этический мир, поэтому он не может ограничиться принятием единого “данного”, он находится в становлении и развитии. “Жить в идеальном мире — значит относиться к невозможному так, как будто оно возможно”,— сказал Гёте. Многие величайшие политические мыслители руководствовались этой максимой, поэтому в истории цивилизации утопия всегда “решала задачу”. Стоит напомнить, что свое знаменитое Введении к “Рассуждению о происхождении и причинах неравенства людей” Руссо начал весьма решительным заявлением: “.. .оставим в стороне факты (par ecarter tous les falts), ибо они не относятся к делу. В исследованиях, которые мы в данном случае предпринимаем, содержатся не исторические истины, а лишь гипотетические и условные соображения...”. В XX веке эта идея превратилась в кредо научной революции: “Будьте реалистами — требуйте невозможного!”. И сегодня, созидая глобальный мир, человечество должно обсуждать все возможные гипотетические альтернативы: только символической мысли дано преодолевать естественную инерцию человека и наделять его особой творческой способностью — постоянно преобразовывать человеческий универсум.
Эвристическое значение интерсубъективной логики, на мой взгляд, состоит в том, что она последовательно обобщает основные нерациональные принципы развития культуры, которые во многих культурологических концепциях были высказаны в форме догадок и предположений. Если попытаться применить интерсубъективную логику к политическому диалогу цивилизаций, то структура логических рассуждений станет более понятной:
• если все цивилизации существуют в глобальном мире, то любая из цивилизаций, взятая сама по себе, есть не-реальность глобального мира — никто не может претендовать на универсальность и “эталонность”в мире культуры;
• следовательно, познание отдельных цивилизаций не есть познание глобального мира — каждая цивилизация прекрасна своей уникальностью;
• представить глобальный мир в логической форме можно с помощью формулы: “Р суть Q и не-Q” — общность отдельной цивилизации и всего, что не-есть эта цивилизация, как раз и составляет одно из возможных понятий глобального мира;
• глобальный мир непредекативен в том смысле, что ни одно утверждение или отрицание по отношению к нему не приблизит нас к его адекватному описанию;
• глобальный мир как целостность превосходит простую сумму всех цивилизаций;
• по этой причине подлинным знанием может являться только то, которое за единичным и противоречивым усматривает черты всецелостности глобального мира.
Интерсубъективная логика предполагает процесс понимания другого как темпоральный процесс в глобальном мире, что не нашло пока адекватной интерпретации в современной политической науке. Согласно этой логике, каждую цивилизацию в диалоге следует рассматривать, как находящуюся в непрерывном развитии, где она ежеминутно приобретает все новые и новые характеристики. Причем важно учитывать качества, которые цивилизация приобретает и не приобретает (или теряет). В отличие от рационального дискурса, интерсубъективная логика предполагает, что для понимания политического партнера наиболее существенное значение имеют именно отрицательные характеристики: кем другой не-является или кто он не-есть.
Когда мы описываем политического партнера, перечисляя положительные характеристики (“Р суть Q, суть Х, суть S, суть Z”), мы лишь фиксируем некоторые качества, причисляя его к определенному типу. Иными словами, мы не столько идентифицируем самого субъекта, сколько находим некоторое его сходство с другими известными нам субъектами.Другое дело, когда мы определяем, кем политический партнер не является (“Р не суть Q, не суть Х, не суть S, не суть Z”). Здесь мы действительно отличаем его от всего того, что не есть он сам. Отрицательные характеристики политического партнера подчеркивают его уникальность, а значит, лучше его идентифицируют, углубляя наше понимание. Столь сложный путь понимания обусловлен сложностью самой жизни, сложностью другого как одной из возможных форм жизни, прекрасной в своей инаковости. Познать жизнь для индуса— означает научиться благоговеть перед ней, научиться видеть и ощущать эстетику жизни во всех ее проявлениях. Как не хватает глобальному миру сегодня этой философии благоговения перед жизнью каждой культуры!
Нерациональная интерсубъективная логика понимания другого в диалоге цивилизаций способна стать логикой подлинного гуманизма. Благодаря ей универсалии глобального мира должны, наконец, наполниться “цветущей сложностью” планетарного бытия (К.Леонтьев): ибо только тогда человек свободен, когда он может жить согласно тому пониманию свободы, которое принято в его обществе. В современном диалоге цивилизаций должно быть столько ипостасей свободы, сколько равноправных партнеров в нем участвуют. И каждая из политических универсалий глобального мира должна иметь столько необходимых граней понимания, сколько сегодня существует цивилизаций на Земле.
Глобальный мир необходимо созидать в диалоге цивилизаций как общее пространство многогранной духовности — всегда открытое и вечно совершенствующееся в процессе понимания другого.
Вопросы для обсуждения и дискуссии
1. Какое определение политической глобалистики вы считаете наиболее емким, точным и операциональным?
2. Какие качественно иные возможности открывает перед человечеством глобализация? Каково влияние этого процесса на культурный и духовный климат нашей эпохи?
3. Какие новые опасности и риски сопутствуют процессу глобализации? Согласны ли вы, что политическая глобалистика должна прежде всего дать человечеству новый тип предостерегающего знания?
4. Как вы оцениваете современные “пределы роста” и в каком направлении должны идти поиски качественно иного будущего? Можно ли ожидать нового формационного прорыва человечества, просматриваются ли симптомы этого?
5. Каково соотношение между глобализацией как экономическим и научно-техническим процессом и ею же как процессом цивилизационным?
6. Что собой представляет современное планетарное сознание: фикцию, созданную космополитическими СМИ. или зародыш нового исторического феномена — человечества как планетарного субъекта, обретающего свою коллективную волю?
7. Ожидается ли новый планетарный сдвиг в системе ценностей — глобальная “революция сознания”, которая позволит нам говорить о новом этосе глобального мира? Каким вы представляете этот сдвиг: в духе постэкономической цивилизации, новой аскезы или духовной реформации?