Печать

§ 4. Завершение “культурной революции” и патриотическая подготовка населения к войне

Posted in История РФ - История России. 1917—2009 ( Барсенков, Вдовин)

§ 4. Завершение “культурной революции” и патриотическая подготовка населения к войне

Модернизация в культуре в годы 3-й пятилетки, как и раньше, в основном определялась политикой советского руководства в сфере образования и науки. Со времен Гражданской войны в стране велась ликвидация неграмотности. Созданы были тысячи школ, кружков, пунктов, где грамоте обучали взрослых и детей. С середины 1930-х действовала эффективная система народного образования. В средней и высшей школе фактически была восстановлена дореволюционная модель с регламентированной системой занятий и достаточно жесткими требованиями к оценке знаний. Введены обязательные государственные программы обучения, стабильные учебники, строгий порядок учебного процесса. Вместе с тем политика во многом подчинялась задаче создания тотального контроля над всей социокультурной сферой жизни общества.
В соответствии с правительственным постановлением “О работе по обучению неграмотных и малограмотных” (январь 1936 г.) к концу 1930-х годов расширено обучение взрослых в средних общеобразовательных школах. В 1939 г. здесь обучалось более 750 тыс. человек (81% — в подготовительных и 5-7-х классах, 19% — в 8-10-х классах). Налажена была система заочного обучения взрослых с использованием консультационных пунктов. В РСФСР заочным обучением охвачено около 40 тыс. человек.
К концу 1930-х годов в стране функционировало 152 тыс. школ, более 800 вузов (в 1917 г. их было немногим более 100, в 1941 г. — 817), более 3,7 тыс. техникумов и других средних специальных учреждений. Число учащихся в школах достигло 34 млн, в вузах — 601 тыс., в техникумах — 1,1 млн. Всего же в стране обучалось около 48 млн человек. В городах к этому времени был завершен переход к семилетнему образованию, поставлена задача перехода к всеобщему среднему образованию в городах, и семилетнему — в сельской местности и национальных районах.
С 1920 по 1940 г. в стране было обучено грамоте до 60 млн взрослых — поистине великое достижение. В 1940/41 учебном году количество учащихся средних школ по сравнению с 1937 г. увеличилось почти в 10 раз, почти в 3 раза выросло число учащихся неполных средних школ на селе. Число лиц, имеющих среднее образование, росло с каждым годом. Если в 1918-1928 гг. среднее образование, полное и неполное, общее и специальное, в среднем за год получали 67 тыс. человек, то в 1929 1932 гг. - уже 222 тыс., а в 1938-1940 гг. - 468 тыс. В начале 1940-х годов СССР вышел на первое место в мире по числу учащихся, по темпам и объему подготовки специалистов.
По данным переписи 1939 г., 81,2% жителей СССР умели читать и писать (в 1913 г. — 27). Однако в целом уровень грамотности в стране оставался невысоким. Законченное высшее образование имели 1,2 млн человек, среднее (полное и неполное) и незаконченное высшее — 14,7 млн. В составе населения в возрасте 10 лет и старше лиц с высшим образованием насчитывалось 0,8%, со средним (полным и неполным) 10%. Образование в объеме семилетки имело 8% рабочих и 1,8% колхозников. Даже на самом “верху”, среди членов и кандидатов в члены ЦК, всей номенклатуры союзных и автономных республик, краев и областей с высшим образованием было всего 6%, у большинства из них образование ограничивалось двухклассной церковно-приходской школой и различного рода краткосрочными курсами, совпартшколами. На 1 января 1941 г. высшего образования не имели 81,6% руководящих работников и специалистов в промышленности (от директора до мастера и экономиста цеха). Эти цифры — явное свидетельство незавершенности модернизации культуры. Тем не менее фактическая ликвидация безграмотности основной массы населения страны, наряду с другими достижениями в области культуры, характеризует период 1934-1939 гг. как поистине период “культурной революции”. Без нее, как и без индустриализации, коллективизации победа в Великой Отечественной войне была бы невозможной.
Нужда в специалистах удовлетворялась через формирование кадров новой интеллигенции — преимущественно за счет выходцев из рабочих и крестьян. Всего за 1930-е годы вузы дали народному хозяйству около 900 тыс. специалистов. В 1940 г. при вузах и НИИ имелось 16,9 тыс. аспирантов против 3 тыс. в 1930 г. Среди ученых росла партийная прослойка. Если в 1929 г. в АН СССР было всего 16 членов партии (из 1158 сотрудников), а в 1933 г. — 348, то к началу 3-й пятилетки в научных учреждениях страны их насчитывалось 13,6 тыс.
К концу 1930-х годов в стране действовали 90 институтов сельскохозяйственного профиля, 127 социально-экономических и педагогических НИИ, 268 научных учреждений в системе народного здравоохранения. В 1940 г. исследовательскую работу в стране вело 1821 научное учреждение. В системе АН СССР работало 200 научных учреждений, в том числе 78 институтов. С 1938 г. Академия наук СССР имела 8 отделений: физико-математических, технических, химических, биологических, геолого-географических наук, экономики и права, истории и философии, литературы и языка. В 1938-1939 гг. система Академии расширилась за счет создания институтов теоретической геофизики, автоматики и телемеханики, металлургии, механики. В 1939-1941 гг. были организованы Узбекский, Туркменский и Таджикский филиалы АН ССР. В январе 1941 г. на базе филиала была создана Академия наук Грузинской ССР и образована Академия наук Литовской ССР.
Численность сотрудников АН СССР возросла с 1018 человек в 1927 г. до 16 335 — в 1940 г. Во всех областях науки трудились 98,3 тыс. человек, в 4 раза больше, чем в 1928 г. Среди научных сотрудников Академии наук было 126 действительных и почетных членов и 191 член-корреспондент, 402 доктора и 1271 кандидат наук.
В вузах страны в предвоенном учебном году работали 61,4 тыс. научных работников и преподавателей, а в научных учреждениях системы здравоохранения — 9166 научных сотрудников. Всего в народном хозяйстве страны к концу 1940 г. трудилось 2,4 млн специалистов с высшим и средним специальным образованием (в 1913 г. — 190 тыс.).
К началу 1940-х годов многие представители старой интеллигенции встали на путь тесного сотрудничества с советской властью. Доля старой интеллигенции среди работников умственного труда в 1939 г. составляла 10%, (в 1926 г. — 50). Это позволяло говорить, что формирование новой советской интеллигенции в СССР в основном завершалось.
Во второй половине 1930-х годов было осуществлено массовое обновление руководящих кадров народного хозяйства. Одним из варварских способов их замены на более квалифицированных и энергичных был “большой террор” 1937-1938 гг. Характеризуя эти годы, известный специалист в области управления академик Д. М. Гвишиани писал, что объективная причина выдвижения плеяды новых молодых руководителей “состояла в вынужденной потребности в компетентных кадрах управления народным хозяйством”. Это обстоятельство заставило отказаться от сложившейся практики назначения руководящих кадров по принципу идеологической преданности. Новые люди были специалистами, выросшими на производстве, способными отвечать за конкретное дело. Приближение войны спасло от проводившегося прежде фактически планомерного уничтожения колеблющихся в политическом отношении и просто сохранявших независимость суждений интеллигентов старой формации.
В. М. Молотов, отвечая много лет позднее на вопрос поэта Ф. И. Чуева, “почему сидели Туполев, Стечкин, Королев”, незамысловато объяснял: “Они ведь не поддерживали нас... Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы приблизить их к Советской власти... И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить... Иван Петрович Павлов говорил студентам: “Вот из-за кого нам плохо живется!” — и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они — против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим”.
Молотов был по-своему прав. Но своя правда была и у А. Н. Туполева, который обращался в “шараге” к товарищам по несчастью: “Нас не информируют, нам приказывают, однако только осел не может не видеть, что дело идет к войне. Не менее ясно, что никто, кроме нас, спроектировать нужный стране бомбардировщик не может. Вероятно, я буду прав, если скажу, что мы любим свою родину не менее других и, наверное, больше, чем те, кто собрал нас сюда. Условия трудные, а если отрешиться от личных огорчений и взглянуть шире, — трагичные. И понимая все это, я ставлю перед вами задачу, которую никто, кроме вас, не выполнит. А вы — я знаю, что вы выполните, на то вы и есть вы”.
И если верно заключение о том, что победа в войне была невозможна без “культурной революции” (прежде всего — приобщения к грамотности основной массы населения страны), то с такой же уверенностью можно утверждать, что победа была бы невозможна и без труда представителей старой интеллигенции, перешедших или силой переведенных на позиции Советской власти. Стране нужны были орудия, танки, самолеты, моторы, подводные лодки, ракеты, радиолокаторы и другие научно-технические новшества. И многие представители интеллигенции дореволюционной формации, с присущим им чувством долга, культурой, гуманизмом, патриотизмом, совестливостью, жертвенностью, выполнили свою миссию, внеся едва ли не решающий вклад в создание научно-технического потенциала, сокрушившего фашистскую Германию.
Вторая половина 1930-х годов отмечена рядом выдающихся научных достижений. П. Л. Капица внес уникальный вклад в развитие техники ожижения газов: создал первый в мире гелиевый ожижитель (1934), предложил метод ожижения газов с использованием цикла низкого давления (1939), открыл сверхтекучесть гелия (1938). Объяснение сверхтекучести было дано Л. Д. Ландау (1941). Оба они позднее за эти работы стали лауреатами Нобелевской премии. В 1938 г. аспиранты Ю. П. Маслоковец и Г. Т. Коломиец под научным руководством А. Ф. Иоффе изобрели сер-но-талиевый фотоэлемент с рекордным для того времени коэффициентом преобразования солнечной энергии в электрическую. Это был первый шаг на пути к решению в перспективе проблемы энергоснабжения посредством “солнечных крыш”. 14 июня 1940 г. Г. Н. Флеров и К. А. Петржак (лаборатория Курчатова) открыли явление спонтанного деления урана.
О накоплении значительного опыта в изучении физики атомного ядра свидетельствовали III (1938), IV (1939) и V (1940) Всесоюзные конференции советских ядерщиков и специалистов по космическим лучам. Советские ученые уже перед Великой Отечественной войной держали в руках ключи к решению задач по овладению атомной энергией. Подчеркивая это, П. Л. Капица говорил в октябре 1941 г.: “Последнее время дает нам новые возможности использования внутриатомной энергии, об использовании которой писалось раньше только в фантастических романах... Теоретические подсчеты показывают... атомная бомба, даже небольшого размера... с легкостью могла бы уничтожить крупный столичный город с несколькими миллионами населения”.
Новые успехи советских химиков позволили приступить к работам по синтезированию каучуков специального назначения и к изготовлению искусственных алмазов. Физико-химик И. В. Петрянов-Соколов в 1933-1939 гг. разработал методы исследования аэрозолей, предложил и внедрил в производство технологию изготовления сверхэффективных тонковолокнистых фильтров (“фильтры Петрянова”).
Большую работу проделали во второй половине 1930-х годов советские геологи и географы. К 1939 г. территория страны уже на 45,6% была охвачена геологической съемкой (в 1929 г. — на 17,7). В конце 1930-х годов СССР занимал первое место в мире по выявленным запасам нефти, гидроэнергии, торфа, железной и марганцевой руд, цинка, свинца, апатита, калийных солей. Огромное значение для изучения и освоения Арктики, прогнозирования погоды и ледовых условий плавания по Северному морскому пути имела работа научных обсерваторий, организуемых на дрейфующих льдах Северного Ледовитого океана. Первая из таких обсерваторий — полярная станция “Северный полюс — 1” работала в 1937-1938 гг. под руководством И. Д. Папанина.
Сельскохозяйственная практика обогащалась достижениями научных школ В. Р. Вильямса, Д. Н. Прянишникова. Под руководством Н. М. Тулайкова составлялась новая почвенная карта страны. В 1939 г. была опубликована сводка по почвам СССР в трех томах. В то же время обострение борьбы представителей научных школ генетиков и биологов за утверждение монополии в науке, взаимные обвинения “конкурентов” во вредительстве и покровительстве “врагов народа” привели к репрессиям против Н. И. Вавилова, Н. М. Тулайкова, Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского. Н. И. Вавилов был арестован в феврале 1940 г. по обвинению в шпионаже и руководстве контрреволюционной организацией, приговорен к смертной казни, замененной 20 годами заключения, умер от болезни в Саратовской тюрьме в 1943 г.
Значительно скромнее в сравнении с естественными и точными науками были достижения гуманитарных наук, в наибольшей степени испытывавших на себе давление господствующей идеологии. Тем не менее в 1939 г. была опубликована работа Л. В. Канторовича “Математические методы в организации и планировании производства”, где давалась общая постановка задачи линейного программирования и метод ее решения. За работы в этой области ученый был удостоен Нобелевской премии по экономике (1975). В 1930-е годы появились и другие оригинальные труды по экономике и истории народного хозяйства (Е. С. Варга, П. И. Лященко), а также — по истории русского феодализма (Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин), общественному движению XIX в. (Н. М. Дружинин, М. В. Нечкина), источниковедению (М. Н. Тихомиров, С. Н. Валк, С. А. Никитин), славяноведению (В. И. Пичета), всеобщей истории (Е. А. Косминский, С. Д. Сказкин, Е. В. Тарле и др.).
Постановлением СНК от 20 декабря 1939 г. для поощрения “выдающихся работ в области науки и искусства, за лучшие изобретения и выдающиеся достижения в области военных знаний были учреждены Сталинские (с 1966 г. они стали называться Государственными) премии. Первые такие премии были присуждены в марте 1941 г.
В 1930-е годы, как и ранее, большое значение придавалось подготовке кадров в системе партийно-государственного руководства культурой. Их подготовкой занимались Высшая школа марксизма-ленинизма, Высшая школа партийных организаторов, Высшая партийная школа. С середины 1920-х годов в вузах действовали кафедры истории партии и ленинизма. Изучение истории партии велось сначала на основе четырехтомной “Истории ВКП(б)” под редакцией Е. М. Ярославского, изданной в 1926-1930 гг. С сентября 1938 г., сразу после выхода в свет “Краткого курса истории ВКП(б)” текст его стал каноническим, и началась проработка его во всех вузах, где были созданы однотипные кафедры основ марксизма-ленинизма, а также в пропагандистской системе страны.
“Культурной революции” во многом способствовало расширение приобщения советских поколений к отечественной истории, народным традициям, национальным ценностям. Национально-патриотические чувства формировали различные мероприятия, напоминавшие о судьбоносных для народа исторических победах, деяниях выдающихся людей, при активном содействии исторических, художественных, мемориальных музеев. Особое значение в воспитании патриотизма имело почитание великих предков народа. “Когда мы любим, гордимся отечеством — это значит, что мы гордимся его великими людьми, т. е. теми, которые сделали его сильным и уважаемым на исторической сцене” (И. П. Павлов). Чувство принадлежности к нации формировалось и регулярным приобщением к произведениям искусства и архитектуры, созданным людьми, идентифицировавшими себя с нацией. Все это в полной мере стало использоваться для сплочения советского общества в предгрозовые 1930-е годы.
В мае 1938 г. страна торжественно отметила 750-летие со дня создания национальной святыни “Слова о полку Игореве”. В этом году в серии “Жизнь замечательных людей” вышла книга К. Осипова “Суворов”. “Великое прошлое русского народа в памятниках искусства и предметах вооружения” стало темой выставки, открытой в Эрмитаже в сентябре 1938 г. В ноябре того же года на киноэкранах появился фильм, созданный С. М. Эйзенштейном, “Александр Невский” — “патриотический фильм о величии, мощи и доблести русского народа, его любви к родине, о славе русского оружия, о беззаветной храбрости в борьбе с захватчиками русской земли”, как писала о нем газета “Правда”.
Значительным событием культурно-политической жизни Москвы стала открытая в феврале 1939 г. в Третьяковской галерее выставка, на которой впервые за годы советской власти были представлены свезенные из разных городов страны лучшие полотна русских художников, работавших в области исторической живописи, — В. Васнецова, В. Верещагина, В. Перова, И. Репина, Г. Угрюмова и др. Большой резонанс имела опера “Иван Сусанин” (первичное название “Жизнь за царя”), премьера которой состоялась в апреле 1939 г. Осенью того же года широко отмечалось 125-летие со дня рождения “великого поэта-патриота” М. Ю. Лермонтова. В 1939 г. была восстановлена как музей “Кутузовская изба” в Филях, началась реставрация памятников Отечественной войны 1812 г. на Бородинском поле. В октябре 1939 г. состоялась всесоюзная премьера фильма “Минин и Пожарский” В. И. Пудовкина. В первой половине 1941 г. вышли на экраны кинофильмы “Богдан Хмельницкий” (кинорежиссер И. А. Савченко) и “Суворов” (Пудовкин), прочно вошедшие в обойму советской классики. В канун войны особую актуальность приобретало обращение А. В. Суворова к потомкам: “Горжусь, что я русский!.. Потомство мое прошу брать мой пример... до издыхания быть верным Отечеству”.
Историческое и национальное самосознание народов СССР во многом обогащалось творчеством писателей. Во второй половине 1930-х годов они все чаще обращались к созданию образов выдающихся государственных и военных деятелей прошлого, к раскрытию поворотных событий в истории страны и отдельных народов. Наибольшую известность получил роман А. Толстого “Петр Первый”. Героической историей русского народа были вдохновлены поэмы К. Симонова “Ледовое побоище” и “Суворов”, роман С. Бородина “Дмитрий Донской”. Трагические страницы русской истории получили художественное освещение в романе В. Яна “Чингисхан”. Высоким духом патриотизма были пронизаны романы “Цусима” А. Новикова-Прибоя, “Севастопольская страда” С. Сергеева-Ценского, “Порт-Артур” А. Степанова. Культурно-историческими и патриотическими мотивами пронизаны романы “Десница великого мастера” К. Гамсахурдиа, “Великий Моурави” А. Антоновской.
Искренние приверженцы пролетарского интернационализма воспринимали вполне обозначившуюся тенденцию отхода от “принципов коммунизма” в национальном вопросе как пагубную ошибку. Некоторые из них пытались опорочить произведения на патриотическую тему как якобы олицетворение квасного патриотизма (“кузьма-крючковщины”). Таким приверженцам социалистического космополитизма “объясняли”, что отношение большевиков к патриотизму было уже “далеко не таково, как во времена Кузьмы Крючкова (донской казак, один из прославленных героев Первой мировой войны. — Авт.), когда ленинцы стояли на пораженческих позициях”. Специальное постановление ЦК партии (сентябрь 1939 г.) осуждало “вредные тенденции огульного охаивания патриотических произведений”.
В конце 1930-х годов были внесены существенные изменения в национально-языковую политику государства, означавшие дальнейшее отступление от политики 1920-х годов. С ликвидацией большого числа национальных районов, пришедшейся на 1938 г., соответственно решалась судьба национальных школ в этих районах: отдельные национальные школы (финские, эстонские, латышские, немецкие, греческие и др.) реорганизовывались “в советские школы обычного типа”. Одновременно развертывалась работа по приобщению населения всех национальных республик к русскому языку. Огромную роль в этом сыграло правительственное постановление “Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей” от 13 марта 1938 г., обязавшее ввести с сентября обучение языку во всех нерусских начальных школах со второго класса и во всех неполных средних и средних школах — с третьего. Увеличивалось количество часов на изучение русского языка, расширялась подготовка учителей, активизировалось издание учебной и методической литературы.
Приобщение к русскому языку облегчалось переводом латинизированной письменности на кириллицу. В соответствии с решением от 16 октября 1936 г. на кириллицу переведена письменность кабардинцев. Аналогичными мерами унифицировали письменность других народов РСФСР, имевших автономные республики и области, национальные округа. С декабря 1939 г. преобразования коснулись письменности “титульных” народов Узбекской, Азербайджанской, Таджикской, Туркменской, Киргизской, Казахской, Молдавской союзных республик.
Новая фаза в языковой политике открывала следующий этап в строительстве Красной Армии. В Конституции СССР 1936 г. записано: “Всеобщая воинская обязанность является законом”. Реализовать этот закон в полном объеме становилось возможным лишь со знанием русского языка (языка армейских приказов, команд, уставов и наставлений) призывниками из национальных регионов.
Практически одновременно с постановлением о русском языке принято постановление “О национальных частях и формированиях РККА”. В 1920-1930-е годы создававшиеся со времен Гражданской войны по территориальному принципу части выступали одной из основных форм привлечения к военной службе представителей национальностей, “ранее в армии вовсе не служивших (узбеки, туркмены, бурят-монголы, киргизы, часть народов Северного Кавказа и т. д.)”. Сыграв свою роль, национальные формирования, как гласило постановление, “в настоящее время не могут оправдать своего назначения”. Они опирались на местные культурные и хозяйственные условия, были прикованы к своей территории, что лишало возможности осуществлять подготовку бойцов и частей к действиям в различных условиях климата, быта и боевой обстановки.
Начавшиеся в соответствии с законом “О всеобщей воинской обязанности” призывы на службу в Средней Азии и Закавказье выявили “неожиданно большие” масштабы контингента красноармейцев, не владеющих русским языком. Проблему пришлось решать на основе постановления Политбюро “Об обучении русскому языку призывников, подлежащих призыву в Красную Армию и не знающих русского языка” (от 6 июля 1940 г.).
Государственная политика, определяемая сознанием особой значимости национального фактора в жизни страны, требовала соответствующего информационного обеспечения. С 1935 г. в аппарате ЦК вводилась новая форма учета номенклатурных кадров (справка-объективка), в которой впервые предусматривалась графа “национальность”. “Пятый пункт” официальных кадровых документов становился для их обладателей таким же важным, как и пункт о социальном происхождении. 2 апреля 1938 г. установлен новый порядок указания национальности в паспортах, свидетельствах о рождении и других официальных документах. Если раньше в них фиксировалась национальность, к которой причислял себя сам гражданин, то теперь следовало исходить исключительно из национальности родителей.
С конца 1930-х годов политика явно определялась стремлением сгладить вполне очевидные диспропорции в представленности национальностей в структурах власти. Вопреки установке на преодоление фактического неравенства национальностей и значительному продвижению общества по этому пути годы советской власти были также временем возникновения нового неравенства, не отвечающего тенденции укрепления единства и консолидации народов Советского Союза. По представленности в партийном и государственном аппаратах, сферах науки и искусства к 1930 годам с большим отрывом от других лидировала еврейская национальность. В 1930-е годы такое фактическое неравенство стало восприниматься как ненормальное положение. Оно усугублялось начавшейся сразу после прихода Гитлера к власти игрой нового германского руководства на противоречиях в СССР для дискредитации якобы “еврейской большевистской власти” в глазах “угнетенных ею” народов.
Власть была вынуждена с этим считаться. Поначалу ее действия носили чисто декоративный характер. Летом 1936 г. И. В. Сталин позвонил главному редактору газеты “Правда” Л. 3. Мехлису и предложил дать русские псевдонимы евреям, работавшим в редакции. Совет был принят к немедленному исполнению. Вскоре декорации были отброшены. В мае 1939 г. при назначении В. М. Молотова на пост наркома иностранных дел Сталин сказал ему: “Убери из наркомата евреев”. “Слава Богу, что сказал! — говорил впоследствии Молотов. — Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно”. Лидеры СССР открыто демонстрировали готовность устранить “неправильности”. Перемещение евреев с постов в государственном аппарате и в общественной жизни в угоду другим “национальным кадрам”, их гибель в ходе чисток не могли не восприниматься определенными кругами как проявление политики государственного антисемитизма. Однако, по данным статистики, потери еврейского населения в относительном исчислении не превышали потерь других народов СССР. В 1937-1938 гг. по делам НКВД было арестовано 29 тыс. евреев, что составляло 1,8% общего числа арестованных. По данным за период с января 1936 г. по июнь 1938 г. среди 1 420 711 арестованных было 30 542 (2,1%) евреев. В составе всех лагерных заключенных на начало 1939 г. русские составляли 63; украинцы 13,8; белорусы 3,4; евреи 1,5%. В населении страны эти национальности насчитывали соответственно 58,4; 16,5; 3,1 и 1,8%. Следовательно, среди заключенных русские и белорусы были представлены в 1,1 раза больше своего удельного веса в населении страны, а меньше — в 1,2 раза украинцы и в 1,4 — евреи. При политике государственного антисемитизма эти соотношения были бы, очевидно, иными.
В условиях начавшейся мировой войны советское руководство убеждалось в правоте избранного ранее курса национальной политики и воспитательной работы с населением. Война с Финляндией показала тщетность надежд на пролетарскую солидарность в предстоящей большой войне. Политуправление Красной Армии настраивалось искоренять “вредный предрассудок”, согласно которому население стран, вступающих в войну с СССР, “якобы неизбежно и чуть ли не поголовно восстанет и будет переходить на сторону Красной Армии”. Беспроигрышным представлялось воспитывать армию на ее героических традициях и прошлом русского народа.
В конце 1930-х годов появились признаки явных изменений политики государства в отношении религии и церкви. На 1 апреля 1936 г. в СССР было 15 835 действующих православных храмов (28% от числа действовавших до революции), 4830 мечетей (32% от дореволюционных), несколько десятков католических и протестантских храмов. При перерегистрации служителей культа их число оказалось равным 17 857 (15,8% от их численности в 1914 г. и 25,5% — от 1928 г.). По данным переписи населения 1937 г., о своей вере в Бога заявили более 45% населения СССР. При этом среди пожилых людей верующих оказалось почти в два раза больше, чем неверующих; среди неграмотных верующие составляли 74%. Это свидетельствовало о тщетности усилий по завершению атеизации населения за годы “безбожных пятилеток”. (Начиная в 1932 г. вторую из их, Союз воинствующих безбожников полагал, что на ее третьем году “должна быть разрушена последняя церковь, а на пятом в стране вообще не будет произноситься слово “Бог”.)
Возрождая некоторые русские традиции, власть сочла необходимым умерить антирелигиозный пыл партийных богоборцев. Пошли на убыль и безвозвратные потери служителей Церкви. Среди арестованных в 1937 г. было 136 900 православных священнослужителей, из них расстреляно — 85 300; в 1938 г. арестовано 28 300, расстреляно — 21 500. В предвоенные годы репрессии не прекращались, но их размах сужается. По данным правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, в 1939 г. было арестовано 1500 православных священнослужителей, из них расстреляно 900 (в 95 раз меньше, чем в 1937 г.); в 1940 г. арестовано 5100, расстреляно — 1100 (в 77 раз меньше); в 1941 г. арестовано 4000, расстреляно 1900 (в 45 раз меньше, чем на пике террора).
Составной частью работы по воспитанию советского патриотизма стала борьба с носителями “низкопоклонства” перед заграницей, свойственного отдельным представителям как старой интеллигенции, так и новой политической элиты. Открытие нового “фронта” было связано с именем выдающегося математика дореволюционной школы Н. Н. Лузина, который в июле 1936 г. подвергся шельмованию на страницах “Правды” за то, что подобно многим другим крупным ученым публиковал свои работы в зарубежных изданиях. С января 1937 г. главными “низкопоклонниками” изображались троцкисты. На XVIII съезде партии “низкопоклоннство” было распространено едва ли не на всех “вычищенных” из общества “врагов народа”. Отдавая дань классовому шовинизму, Сталин объявил: “Троцкистско-бухаринская кучка шпионов, убийц и вредителей, пресмыкавшаяся перед заграницей, проникнутая рабьим чувством низкопоклонства”, есть лишь “кучка людей, не понявшая того, что последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши”.
По мере изживания крайностей национального нигилизма в 1930-е годы заявила о себе и тема о необходимости преодоления космополитизма. Так, писатель И. Катаев призывал: “Безнадежных "космополитов", отщепенцев, эту вялую богему, не помнящую родства, надо поскорее вымести вон из искусства”. А. Толстой, прослеживая развитие отечественной литературы, говорил, что к 1941 г. она “от пафоса космополитизма, а порою и псевдоинтернационализма пришла к Родине, как к одной из самых глубоких и поэтических своих тем”.
В канун Великой Отечественной войны И. В. Сталин намеревался по-новому разъяснить связь между национальными и интернациональными основами патриотизма. “Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом, — говорил он Г. Димитрову в мае 1941 г. — Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм... Между правильно понятым национализмом и пролетарским интернационализмом нет и не может быть противоречия. Безродный космополитизм, отрицающий национальные чувства, идею родины, не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом. Этот космополитизм подготовляет почву для вербовки разведчиков, агентов врага”. Однако реабилитации национализма не произошло. Видимо, останавливал страх из-за возможного отождествления сталинской политики с гитлеровской.
Поражения СССР на первых этапах войны с Германией вызваны многими причинами. В их ряду были изначально ошибочные установки национальной политики, обусловившие пороки в национально-государственном устройстве СССР, в отношении к дореволюционной отечественной истории, к роли русского народа в межнациональных отношениях. Коррекция национальной политики, начавшаяся в конце 1924 г., и особенно заметная с середины 1930-х годов, не позволила до конца преодолеть все эти изъяны. Процессы консолидации народов СССР в единый советский народ оказались далеко не завершенными. Не способствовали этому и репрессии.
Политика утверждения общенационального советского патриотизма к началу войны еще не стала столь действенной, как это изображалось в официальной пропаганде. Подготовка Советского Союза в этом отношении оказалась незавершенной. Все это сказалось уже в первые недели Великой Отечественной войны. Без решительного перехода правящей партии на национально-патриотические позиции защиты общенародных интересов победа в войне была бы недостижима.